Сабрина

— Кое-кто сполна за это заплатит, Сабрина. Клянусь тебе!

— Не смей говорить о мести. Даже думать об этом не смей.

— Это почему же? — холодно поинтересовался он.

— Да потому что это опасно.

— Об этом прежде всего следовало думать тому человеку, который замыслил меня убрать, а потом, когда дело не выгорело, воспользовался случаем, чтобы засадить меня в Парксвилл.

— Кто это был, Дерек? Скажи, прошу тебя.

Дерек плотно сжал губы и промолчал.

— Так ты знаешь, кто это? Знаешь? — воскликнула Сабрина.

— Скажем так: я догадываюсь, кто меня сюда упрятал.

— И ты собираешься заставить его за это заплатить, — сердито сказала она, отстраняясь от Дерека. — Что и говорить, великолепная идея. Но знаешь ли ты, что, осуществив это безумное намерение, ты снова можешь попасть в Парксвилл — на этот раз на более длительный срок?

Дерек расправил плечи и сел очень прямо, не касаясь спиной ствола клена.

— Перестань, Сабрина. Я не настолько глуп, чтобы замышлять убийство. Хочешь верь, хочешь нет, но насилия я не одобряю.

— Я поверю в это только в том случае, если ты перестанешь смотреть по сторонам с таким зловещим видом. Стремление к насилию написано у тебя на лице.

— Это не стремление к насилию. Это злость. Хотя, каюсь, желание сделать ближнему больно меня иногда все-таки посещает. Это у нас, у Макгиллов, в крови. В конце концов, отец у меня был тот еще тип, а я, как ни крути, родной его сын. Правда, каждое новое поколение идет чуть дальше предыдущего. Я, к примеру, научился контролировать свою злость и таким путем не позволяю ей собой завладеть. Так что я, в определенном смысле, очень даже рациональный тип и со всей ответственностью могу тебе заявить, что убийство в мои намерения не входит. Убить — это слишком просто.

— Банальное выражение.

— Многие простые истины кажутся банальными, но от этого они не перестают быть истинами.

— В чем же заключается истина в твоем случае? В том, чтобы обречь человека на душевные страдания, разрушить его психику?

— Что ж, можно и так сказать, — бросил Дерек.

— А ты отомсти этому типу с помощью книги — моей книги, — посоветовала Сабрина. — Рассказать правду об этом парне, да так, чтобы весь мир узнал о его мерзостях — неужели это плохая месть?

— Мне этого не нужно.

Она подтянула колени к животу и обхватила их руками.

— Понятно. Просто отомстить тебе уже мало. Тебе нужна, — тут она понизила голос до шепота, — месть вселенская, месть с большой буквы. В таком случае, тебе следует поговорить с моим братцем. Уж он-то подкинет тебе идейку-другую, расскажет, как оказывать давление на психику человека. Он специалист по этой части.

Глаза Дерека потемнели, лицо его сделалось мрачным.

— Можешь смеяться надо мной сколько тебе угодно, но только помни: это не ты, а я гнил заживо в этих стенах двадцать месяцев. Это я двадцать месяцев тоскливо смотрел в зарешеченное окно, размышляя над тем, что жизнь ходит мимо. Это мне пришлось чуть ли не по минутам вспоминать прошлое, зная, что будущее мое туманно и определенно. Смейся надо мной, Сабрина, если хочешь. Твой смех доказывает лишь, что мы — птицы из разных голубятен и нам никогда друг друга не понять.

— Все это неправда, Дерек.

— Разве? А что, скажи на милость, ты знаешь обо мне и моей жизни?

— Немного. Ты охраняешь свое прошлое столь же тщательно, как охраняют золотой запас США в Форт-Нокс.

— А знаешь, почему? Потому что хочу уберечь тебя от боли и грязи. Ты чистая, светлая, с нежной душой женщина. Ты словно сказочная принцесса, о которой я мог бы читать в детстве, но не прочитал, потому что тогда мне было не до чтения. Слишком много времени я проводил на улице, где мне чуть ли не ежечасно приходилось доказывать кулаками свое право на существование.

— Я не так слаба, как тебе кажется, Дерек. И я в состоянии выслушать тебя и понять.

— Сильно сомневаюсь, что ты в состоянии понять, что значит быть избитым до полусмерти. Я хорошо помню отвращение, которое проступило на твоем лице, когда ты увидела меня на следующий день после драки.

Сабрина отлично помнила тот день, когда Дерек вышел к ней, страдая от мучительной боли во всем теле, но упорно делая вид, что с ним ничего особенного не произошло.

— Это не было отвращение, — сказала она тихо. — Это страх за тебя. И ты догадался бы об этом, если бы не так погружен в свои страдания. Неужели ты бы предпочел, чтобы я смотрела на тебя равнодушно?