Никогда не спорь с боссом

— Должно быть, она удивительная женщина.

— Она невероятно организованна и аккуратна, даже педантична, но ты прав: это удивительная женщина.

— А твои родители? Чем они занимались с тех пор?

— Тем же, чем занимался отец до женитьбы. Путешествовали, играли, развлекались.

— Наверное, они часто приезжали.

— С чего бы это? — отозвалась Коринна. От горечи у нее дрогнул голос. — Они свое сделали. Подарили нам жизнь. Обеспечивали материально.

— Родительские обязанности этим не ограничиваются.

— Об этом знаем мы с тобой, но они определенно не догадывались. А если и догадывались, то предпочли отмахнуться. Время от времени они объявлялись, но никогда не задерживались надолго. Мы были для них игрушками. Подержав нас на руках, они вручали нас обратно бабушке — и исчезали.

— Тебе, должно быть, пришлось нелегко.

Коринна пожала плечами.

— Бабушка делала все возможное.

— А дедушка?

— Он уже умер к тому времени.

— Значит, вы постоянно были втроем?

— Да. — Легкая морщинка перерезала ее лоб.

— Что ты думала обо всем этом?

— Я чувствовала злость и обиду. Я никогда не показывала этих чувств бабушке. Но бабуля есть бабуля: она очень требовательна, настойчива, ей трудно угодить. Я довольно легко приспособилась к этим качествам, но Роксанна была чистым наказанием, так что мне приходилось вмешиваться, чтобы помочь бабушке держать ее в руках. Случались дни, когда мне хотелось сбежать, куда глаза глядят, но я чувствовала себя в долгу перед бабушкой, да и Роксанну не могла предать.

— Многие девочки взбунтовались бы против подобной ответственности.

— Да, наверное. Я пошла другим путем. Я не желала посвятить себя гедонизму.

— Родители живы?

— О да, и сибаритствуют по-прежнему. — Она встретилась с его взглядом. — И вот здесь-то мы подходим к самой отвратительной части рассказа. Ты уверен, что хочешь ее услышать?

В улыбке «Коррея светилась невероятная нежность.

— Очень хочу.

— У моих родителей свободный брак. Они нисколько не возражают против того, чтобы под настроение поменять партнеров. Когда они вместе, счета оплачивает Алекс. Когда порознь — каждый платит за себя. Из чего следует, что моя мать, собственно, является хорошо оплачиваемой содержанкой постоянно меняющихся любовников. В данный момент она живет в Югославии со своей последней пассией. Алекс — в Париже, без сомнения, на пару со столь же очаровательной партнершей.

Коррей стойко выдержал ее взгляд.

— Алекс и есть Серебристый Лис?

Она кивнула.

— А почему ты называешь его Алексом?

— Из уважения к бабушке. А возможно, и к матери: в конце концов, она меня носила девять месяцев, сделав, таким образом, куда больше того, что сделал для меня отец.

Явный сарказм, прозвучавший в последних словах, позволил Коррею поддразнить ее:

— Для тебя-то это не причина отказываться от секса.

Поворачивая бокал за тонкую ножку, она вглядывалась в искрящуюся жидкость.

— Я не искательница развлечений. Я предана своей работе. Я стабильна и постоянна. — Она подняла глаза, и в ее голосе зазвучали умоляющие нотки: — Мне необходима эта стабильность, Коррей. Мне необходим дом. Один-единственный. Мне необходимо знать, что каждый вечер я буду возвращаться туда. — Она перевела дыхание. — Ты совершенно другой. Тобой движут спонтанность и импульсивность, недоступные мне. Ты купаешься в наслаждениях жизни. И меня это пугает. А еще пугает, что, когда я рядом с тобой, я теряю контроль над своими эмоциями.

Он оторвал ее пальцы от бокала и спрятал их между своими ладонями.

— Ты не похожа на мать, Кори.

— В прошлую субботу я от нее не отличалась.

— Нет. Ты была похожа на женщину, которая следует своим чувствам. Бабушка произвела на свет твою мать не в вакууме. Она непременно что-то испытывала к твоему дедушке.

— Никогда не ассоциировала секс с бабушкой.

— Но ведь я говорю не только о сексе. Между нами есть нечто большее. Вспомни те дни, что мы провели вместе на прошлой неделе. Ведь мы находили общий язык?

Чуть дернув плечом, она неохотно отозвалась:

— Но мы разные.

— Откуда ты знаешь? Ты цепляешься за первое впечатление, потому что боишься более тесных отношений.

— Верно, — согласилась она. — Боюсь.

Он поднял ее руку, все еще зажатую между ладонями, к своей груди.