Королева сплетен выходит замуж, Стр. 61

Кроме того, его бабушки и дедушки умерли, когда он был маленьким. Он не знает, что он значит терять прародителя, когда ты взрослый. Бабуля была мне очень близка. Люк не имеют никакого представления, что это такое.

Как и я, на самом деле. Я просто переживаю это в первый раз. И не могу опереться на плечо моего жениха.

- И ты бы видела, что делают ее дети, - продолжает Сара. - Ты никогда не видела детей настолько загруженных. Балет, прослушивание, каратэ, гимнастика, французский - французский, Христа ради. Они живут в штате Мичиган. Когда у них возникнет необходимость говорить по-французски? Кроме, может быть, твоей свадьбы, если она когда-нибудь произойдет. У них нету и минуты для себя, просто чтобы быть детьми. Не удивительно, что они такие странные .

В эту минуту Мэгги, старшая дочка Розы, входит в комнату, держа в руке на готове репортерский блокнот и карандаш.

- Простите, - говорит она. - Я открываю мою собственную газету. Есть ли у вас какие-либо новости?

Сара и я уставились на нее.

- Что? - говорю я.

- Новости, - кричит Мэгги. - Я открываю свою собственную газету. Детскую газету. Мне нужны какие-то новости, чтобы напечатать. Если ли они у вас?

- Боже, да твоя прабабушка только что умерла, - говорит Сара. - Разве это не достаточная для тебя новость?

Мэгги смотрит на меня:

- Тетя Лиззи, - говорит она. - Как ты относишься к смерти бабули?

Слезы наполняют глаза. Стараясь не плакать открыто перед моей племянницей, я говорю:

- Мне очень грустно. Я буду очень скучать по ней.

- Могу ли я процитировать тебя? - хочет знать Мэгги.

- Да, - говорю я.

- Хорошо. Спасибо. - Мэгги поворачивается и выходит из комнаты, не сказав ни слова.

- Видишь? - говорит Сара, как только она ушла. - Что-то не так с этим ребенком.

Роза выбирает именно этот момент, чтобы вернуться на кухню, пропахшую сигаретным дымом. Она закрывает раздвижную стеклянную дверь за собой и бросает пачку сигарет и зажигалку в свою сумочку.

- Что-то неправильно с чьим ребенком? - спрашивает она.

- С твоим, - огрызается Сара. - Мэгги. Она только что приходила сюда и объявила, что она открывает газету и спросила у нас, есть ли какие-нибудь новости.

- По крайней мере, - говорит Роза мягко, отгибая алюминиевую фольгу с персикового пирога, принесенного кем-то, и погружая в него ложку, - она не лишенная воображения, ковыряющаяся в носу идиотка как дети некоторых людей, о которых я могла бы упомянуть.

Сара втягивает воздух, но, прежде, чем она смогла сказать что-нибудь, я спрашиваю:

- Что ты сделала с деньгами, Роза?

Роза недоуменно смотрит на меня:

- Прости?

- Деньги, которые ты получила за то, что заложила Аву Джек, которая скрывалась в моей квартире. - Я смотрю на нее. - На что ты потратила их, на пластическую хирургию? Это не могла быть липосакция плеч, потому что они огромные, как всегда.

Возмущенный крик Розы заставляет звенеть китайскую коллекцию мамы. Я воспринимаю это как повод, чтобы встать и уйти.

- Что там происходит? - спрашивает меня мама, когда я захожу в гостиную, где она и папа беседуют с отцом Джимом, который будет проводить панихиду бабушки.

- Ничего, - говорю я, садясь на диван рядом с ней. - Просто сестринские штучки.

Мама одаривает Отца Джима виноватой улыбкой и говорит:

- Прошу меня извинить. Продолжайте,отец.

Я сижу и слушаю их разговор, едва понимая о чем они говорят через туман несчастья, в котором я утонула. Не помню, чтобы я когда-то чувствовала себя так ужасно. Хотелось умереть. На самом деле хотелось. И почему меня до сих пор никто не убил? Как они могут спокойно продолжать разговор, как будто ничего не случилось, когда на самом деле вот он, конец мира?

- Ну, - говорит отец Джим. - Я думал, что месса будет прекрасным жестом.

- О, месса, - говорит мама, глядя на папу. - Да, это было бы прекрасно.

Папа смотрит скептически:

- Я не знаю, - говорит он. - Месса. Из-за нее панихида будет длиться на час дольше. - Интересно, видел ли отец Джим, как моя мама ударила ногой папу под журнальным столиков. - Ох. Я лишь хочу сказать, моя мать не была особенно религиозной женщиной.

Даже через мои страдания, я в состоянии понять, что бабуля - не религиозный человек. Она хотела отдать дань Байрон Салли на своем памятнике, а не Богу. Потому что для нее, Байрон Салли был Богом. Я чувствую, что оживляюсь. Немного. Потому что я начинаю чувствовать что-то кроме грусти. И это гнев.