Кристина

Вот только…

Там не было ни малейшего признака того, что он что-нибудь делал. Ни следов грунтовки, ни пятна свежей краски. Только красный и грязно-белый родной цвет Кристины.

Но черт побери, она была раньше! Глубокая вмятина, покрытая ржавчиной по краям.

Но все-таки теперь ее не было.

Я почувствовал себя очень одиноким среди металлического грохота и скрежета, и мне стало очень страшно. Все это было нелепо и дико. Он заменил антенну радио, тогда как выхлопная труба свешивалась почти до земли. Он поменял одну половину радиаторной решетки, но не притронулся к другой. Он говорил мне о работе над передом машины, но вместо нее поменял старую грязную обивку заднего сиденья на новую, красную. Обивка правого переднего сиденья была распорота от края до края.

Все это мне не нравилось. Все это было дико и не похоже на Эрни.

Какое-то воспоминание мелькнуло у меня в голове, и, прежде чем подумать о чем-то, я немного отодвинулся назад и взглянул на автомобиль целиком — не на одну или другую деталь, но сразу на все. И я получил то, что хотел; это с щелчком встало на свое место, и ко мне вернулся озноб.

Тот вечер, когда мы везли ее сюда. Спустившее колесо. Замена. Я тогда посмотрел на старую покрышку и подумал о том, что она колесила по земле в те дни, когда президент разбирался с кризисом на Кубе.

Я еще раз оглядел машину: на ней были новые антенна, часть воздухозаборной решетки, заднее сиденье и задний бортовой фонарь, но ни одного нового колеса.

Это навело меня на другое, уже совсем давнее воспоминание. В детстве мы с Эрни ходили в летнюю двухнедельную баптистскую школу, и там учительница каждый день начинала рассказывать какую-нибудь библейскую историю, всякий раз оставляя ее незаконченной. Затем она давала каждому из нас по листку белой — магической бумаги. Если вы скребли по ней монеткой или обратным концом карандаша, то на чистой поверхности проступали цветные картинки: голубка, приносящая оливковую ветвь старому Ною, рушащиеся стены Иерихона или какое-нибудь другое маленькое чудо в том же духе. Мы оба, затаив дыхание, наблюдали за тем, как на бумаге постепенно появлялись эти картинки. Сначала одна линия, плавающая в пустоте… затем вторая… затем они объединялись с другими и обнаруживали скрытую взаимосвязь… обнаруживали скрытое значение.

Я с возрастающей тревогой снова посмотрел на Кристину, пытаясь избавиться от чувства, что в ней мне виделось что-то ужасающе похожее на те чудесные магические картинки.

Я захотел заглянуть под капот.

Внезапно мне стало очень важно заглянуть под капот.

Я обошел машину (не знаю почему — мне не хотелось находиться впереди нее) и попробовал нащупать кнопку, открывающую капот. Это мне не удалось. Тогда я подумал, что она, вероятно, находится внутри.

Я начал ходить вокруг, а затем увидел кое-что еще, испугавшее меня почти до бесчувствия. Наверное, я мог ошибаться в отношении вмятины. Я знал, что ошибался, но по крайней мере технически…

Однако это представляло собой нечто совсем иное.

Я должен был признать, что она стала меньше.

Мои мысли кинулись к тому дню месячной давности, когда я забрел в гараж взглянуть на машину Лебэя, пока он и Эрни договаривались в доме о покупке.

Левая часть ветрового стекла целиком была опутана паутиной трещин, которые расходились во все стороны от белой выбоины в центре, оставленной, вероятно, каким-нибудь летевшим камнем.

Теперь эта паутина казалась гораздо меньшей и гораздо менее плотной — вы могли рассмотреть сквозь нее внутреннюю отделку машины, чего раньше не смогли бы сделать, я в этом уверен («Просто световой эффект, вот и все», — шепнул мне мой мозг).

И все-таки я должен был ошибаться — потому что это было невозможно. Просто невозможно. Можно было поменять ветровое стекло: это не проблема, если есть деньги. Но заставить трещины затягиваться…

Я засмеялся. Звук получился резким, и один из парней, возившихся с фургоном, удивленно посмотрел на меня. А потом что-то сказал своему напарнику. Смех действительно был глупым, но он был лучше, чем если бы я не издал никакого звука. Конечно, это был световой эффект, и ничего больше. В первый раз я видел машину на закате солнца, а во второй — в темном гараже Лебэя. Теперь ее освещали яркие лампы дневного света, подвешенные под потолком. Три различных источника света, два из которых порождали оптическую иллюзию.