Воспламеняющая взглядом

А там, за дверью прокатывались волны общего смятения – то где-то далеко, то совсем рядом.

Рэйнберд мысленно поплевал на руки и с новыми силами принялся за дело.

***

У Энди и в мыслях не было, что его не могут вызволить по одной простой причине: с выходом из строя электросети автоматически заклинило двери. Потеряв всякое представление о времени, доведенный паническим страхом до полуобморочного состояния, он был уверен, что загорелось здание, уже, казалось, чувствовал запах дыма. Между тем небо расчистилось: дело шло к сумеркам.

И вдруг он мысленно увидел Чарли, увидел так ясно, будто она стояла перед ним.

(она в опасности, Чарли в опасности!)

Это было озарение, впервые за многие месяцы; в последний раз с ним это случилось в день их бегства из Ташмора. Он давно распрощался с мыслью, что такое еще возможно, как и со своим даром внушения, и вот тебе раз: никогда раньше озарения не бывали столь отчетливыми, даже в день убийства Вики.

Так, может и дар внушения не оставил его? Не исчез бесследно, а лишь дремлет до поры?

(Чарли в опасности!)

Что за опасность?

Он не знал. Но мысль о дочери, страх за нее мгновенно воссоздали среди непроглядной черноты ее образ, до мельчайших деталей. И эта втора Чарли – те же широко посаженные голубые глаза, те же распущенные русые волосы – разбудила в нем чувство вины... хотя вина – слишком мягко сказано, его охватил ужас. Оказавшись в темноте, он все это время трясс от страха, от страха за себя. И ни разу не подумал о том, что Чарли тоже, наверное, сидит в этой темнице.

Не может быть, уж за ней-то они точно придут, если сразу не пришли. Чарли нужна им. Это их выигрышный билет.

Все так, и тем не менее его не оставляла леденящая уверенность – ей угрожает серьезная опасность.

Страх за дочь заставил его отбросить свои страхи, во всяком случае, взять себя в руки. Отвлекшись от собственной персоны, он обрел способность мыслить более здраво. Первым делом он осознал, что сидит в луже имбирного пива, отчего брюки стали мокрые и липкие. Он даже вскрикнул от брезгливости. Движение. Вот средство от страха.

Он привстал, наткнулся на банку из-под пива, отшвырнул ее. Банка загрохотала по кафельному полу. В горле пересохло; хорошо – в холодильнике нашлась другая банка. Он открыл ее, уронив при этом алюминиевое кольцо в прорезь, и начал жадно пить. Колечко попало в рот, и он машинально выплюнул его, а ведь случись такое даже час назад, его бы еще долго трясло от неожиданности.

Он выбирался из кухни, ведя свободной рукой по стене. В отсеке, где находились его апартаменты, царила тишина, и хотя нет-нет да и долетали какие-то отголоски, судя по всему, никакой паникой или неразберихой в здании не пахло. Что касается дыма, то это была просто галлюцинация. Духота отчасти объяснялась тем, что заглохли кондиционеры.

Энди не вошел в гостиную, а свернул налево и ощупью пробрался в спальню. Нашарив кровать, он поставил банку на прикроватный столик и разделся. Через десять минут он был во всем чистом, и настроение сразу поднялось. Кстати, вся процедура, подумал он, прошла как по маслу, а вспомни, какой погром ты учинил сослепу в гостиной, когда погас свет.

(Чарли... что с ней могло стрястись?)

Не то чтобы он чувствовал, будто с ней что-то стряслось, скорее тут другое что-то происходит, что-то ей угрожает. Увидеться бы им, тогда бы...

Он горько рассмеялся. Валяй дальше. Кабы во рту росли бобы, а сидню бы да ноги... То-то и оно-то. С таким же успехом ты можешь пожелать снегу летом. С таким же успехом...

На мгновение его мозг притормозил, а затем снова заработал, но уже более размеренно и без всякой горечи.

С ТАКИМ ЖЕ УСПЕХОМ ТЫ МОЖЕШЬ ПОЖЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СЛУЖАЩИЕ ОБРЕЛИ ВЕРУ В СЕБЯ.

И ЧТОБЫ ТОЛСТУХИ ПОХУДЕЛИ.

И ЧТОБЫ ОСЛЕП ОДИН ИЗ ГОЛОВОРЕЗОВ, ПОХИТИВШИХ ЧАРЛИ.

И ЧТОБЫ К ТЕБЕ ВЕРНУЛСЯ ТВОЙ ДАР ВНУШЕНИЯ.

Его руки беспокойно забегали по покрывалу, тянули его, комками, щупали – это была неосознанная потребность в своего рода сенсорном подзаряде. Но разве есть надежда, что дар вернется? Никакой. Поди внуши им, чтобы его привели к Чарли. Все равно что внушить бейсбольному тренеру, чтобы его взяли подающим в команду «Красных». Он уже не способен никого подтолкнуть.

(а вдруг?)

Впервые он засомневался. Может быть, его "я" – подлинное "я" – вдруг запротестовало, не захотело мириться с его готовностью следовать по пути наименьшего сопротивления, подчиняться любому их приказу. Возможно, его внутреннее "я" решило не сдаваться без боя.