Великолепие, Стр. 6

— Вы знаете эту даму, ваше сиятельство? — спросила она с натянутой улыбкой. — Я ее никогда прежде не видела, а уж мне-то все здесь знакомы. Она, очевидно, из провинции или приехала из-за границы. — Ненатурально рассмеявшись, леди Кэррэдин украдкой взглянула на князя. — Нет, пожалуй, на деревенскую мышку она не похожа.

Князь почувствовал, что лицо у него одеревенело так, словно на нем плотная маска из папье-маше.

— Это моя жена.

Леди Кэррэдин вздрогнула.

— Я, конечно, подозревала, что вы женаты, как и все прочие. Но не предполагала, что она приехала с вами в Лондон. Северьянов тоже не предполагал этого.

— Извините. — Поклонившись, он стал пробираться сквозь толпу.

Она заметила князя и, подняв узкую ручку в перчатке, помахала ему. Потом оперлась на руку своего кавалера, Михаила Федоровского, стройного молодого человека, тотчас залившегося краской.

Князь ждал, когда они спустятся по лестнице, чувствуя, что становится объектом всеобщего внимания. Он и без того возбуждал любопытство окружающих и замечал, что люди разглядывают его и перешептываются. Подобная неучтивость раздражала Северьянова, но он привык к этому. Князь подумал, что не пройдет и четверти часа, как Мари-Элен узнают и языки сплетников заработают с бешеной скоростью. Он заранее знал, о чем они подумают и что скажут. Мари-Элен считали одной из самых удивительных красавиц в Европе, и Северьянов не раз слышал, что их называют прекрасной супружеской парой. Князю вдруг вспомнилась их дочь Катя, и, как всегда, при мысли о ней ему стало очень грустно.

— Ники, я очень рада видеть тебя, дорогой! — воскликнула Мари-Элен. Она чмокнула мужа в щеку, прижавшись на мгновение к его рукаву обнаженной грудью. Глаза у нее были такие же черные, как волосы, и это оттеняло безупречно чистую и светлую кожу. Головку Мари-Элен украшала бриллиантовая тиара, а запястья — браслеты с рубинами и бриллиантами.

— Мы только что прибыли, — сказала она. Ее кавалер счел за лучшее ретироваться, чтобы позволить супругам поговорить наедине.

Князь пристально взглянул на нее.

— Разве я не оставил тебя в Санкт-Петербурге? Разве я недостаточно понятно объяснил тебе, что еду за границу по делу государственной важности, а не ради развлечений?

— Не сердись. — Мари-Элен взяла его за руку. — Я понимаю, почему ты решил не брать меня с собой в Лондон. Но Катя места себе не находила с тех пор, как ты уехал!

— О чем ты? — встревожился князь.

— Когда ты уехал, она проплакала всю ночь, и никому, даже Лизе, не удавалось ее успокоить. Лиза была старой, полуслепой нянюшкой. Я объяснила, что ты отправился не в армию, но Катя, кажется, не поверила. Ты же знаешь, какая она упрямая, Ники. Девочка перестала есть. Я очень испугалась, — щебетала Мари-Элен, глядя на него правдивым взглядом.

На самом деле едва ли что-нибудь могло испугать Мари-Элен. И князь это знал. Знал он и то, что дочь — его самое уязвимое место, так сказать, ахиллесова пята. Видит Бог, Северьянов мог справиться с любой, даже самой сложной ситуацией, но совершенно терялся, если страдала Катя. Княжне это тоже было хорошо известно.

— Как ты попала сюда? — спросил он. Жена одарила его ослепительной улыбкой.

— Александр отправил нас на своем корабле.

«Следовало бы самому догадаться», — подумал он. Александр благоволил к Мари-Элен, как и к нему, а они с ним дружили с самой юности. Царь с присущим ему энтузиазмом сам устроил его женитьбу, руководствуясь и романтическими идеалами, заслуживающими лучшего применения, и суровым политическим расчетом. Мари-Элен была не только немецкой принцессой, но и кузиной царицы.

— Письмо Александра к тебе я оставила на столе в библиотеке, — сказала Мари-Элен. — Не сердись на меня, Ники. Надеюсь, я чем-нибудь помогу тебе здесь.

— Возможно.

Князь скользнул взглядом по толпе гостей. Он отлично сознавал, что его жена, эгоистичная и избалованная, всеми правдами и не правдами привыкла добиваться того, чего хотела. Ей так хотелось отправиться с ним в Лондон, словно эта поездка была развлечением, вроде воскресного пикника. Князя крайне раздражало, когда Мари-Элен для достижения своих целей пользовалась его отношением к Кате. Но сейчас он и сам ужасно скучал по дочери, не зная, сколько еще продлятся эти проклятые переговоры. Хотя Северьянов поставил условие, чтобы его немедленно отозвали из Лондона после подписания договора, все могло затянуться на несколько месяцев.