Магиня для эмиссара

— Сита, погода портится. Всё же уже осень. У тебя есть тёплые вещи? И зонт?

Упс. Старый коричневый зонт — как раз подходящий для прислуги — у меня имелся. А вот платья для зимы не очень годились. Самое плотное, синее, было полушерстяным. И что хуже, у Соль тоже не было ничего теплее байкового одеяльца.

— Рейн, я видела на краю рынка ряды с одеждой. Давай быстро сбегаю, куплю шали себе и Соль.

— Сначала присядь, нужно поговорить.

Я опустилась на край стула и настороженно уставилась на мужа.

— Послушай, я готов вечно выдавать тебе по сорок серебрушек в неделю, если это делает тебя счастливой. Но всё же я думаю о тебе как о жене. И надеюсь, что ты станешь моей женой по-настоящему. Так что содержать я тебя не только обязан, но и хочу. Тем более что я в долгу — муж тебе попался ущербный… — чуть грустно улыбнулся. — Вот давай свои деньги ты будешь копить, хранить и всё такое прочее. Но брать на хозяйство, себя и дочку ты станешь из этого кошеля, который я кладу в верхний ящик комода. Если деньги в нём вдруг кончатся, я досыплю ещё — это не проблема. И, да — о премиальных за раскрытие аферы начальника порта в Паэнье я не забыл — все бумаги оформит Брай. Могу выдать, если хочешь, твою долю уже сейчас. Или подожди до столицы — смотри сама, как тебе удобнее.

Вспомнилось, как мы с Андреасом ехали из Виэнии в Салерано. И как на постоялом дворе я сумела вылечить старшего сына трактирщика, который воткнул себе в ногу вилы. Напоролся в сене. Рана была нехорошей, горячей, красная натянутая кожа вокруг лоснилась, вверх по икре пошли тёмные жилки… Моих сил еле хватило. Трактирщик понял, и чего избежал сын, и чего стоило это мне, и, не торгуясь, отсыпал десять золотых — сумму по тем временам для нас огромную. И их тут же забрал и спрятал Андреас, сказав, что у него деньги будут сохраннее. Я не возражала. Тогда мне казалось, что именно так — нормально. Само собой, больше я этих золотых не видела.

Встав, подошла к комоду, выдвинула ящик. Ага, уж кошель так кошель. Такой полновесный мешок размером в два кулака! Потянула за угол — из горла с весёлым звоном выкатились вперемешку десятка два золотых и серебряных монет. И это — только малая доля. Да на то, что здесь, три года прожить можно!

Взяла два золотых и дюжину серебряных соленов, пересчитала, положила в глубокий карман. Карманам я доверяла больше, чем кошелям — срезать кошелёк проще, чем тянуть что-то из кармана горстью. Подошла к мужу:

— Спасибо, принимаю. Тогда я на рынок, а ты зарисуй наручи, потом вместе поглядим, да? За Соль присмотрит Ссэнасс.

М-да, если погода испортится — на базар не побегаешь. Значит, надо накупить впрок чего-то, что хорошо хранится. Например, копчёный окорок и копчёную же рыбу, сухую колбасу, кусок твёрдого сыра, тонких пресных лепёшек, помидоров… Пока шла по улице, список рос и рос. Кстати, Холт прав: задул холодный ветер с моря, облепляя юбкой ноги и перекашивая мою соломенную шляпу. Похоже, погода меняется. Действительно пришла осень.

Я выбрала себе огромную серую тёплую шаль, суконный бежевый капор с парой крашенных под фазана куриных пёрышек, перчатки. Ещё одну шаль — мягкую, белоснежную, из козьего пуха, втрое дороже моей, — взяла, чтобы укрывать Соль. А вдобавок — две пары пинеток и вязаный чепчик. Фланелевый я и сама сшить сумею.

Продуктами нагрузилась так, что у корзин ручки трещали, — торговцы тоже обеспокоенно поглядывали на небо и охотно скидывали цену на провиант.

— Тётенька, давайте помогу поднести? — рядом подпрыгивал, заглядывая мне в лицо, чумазый мальчишка лет десяти в безразмерных портках и грязной серой шляпе немыслимого фасона.

Подумала.

— Идти недалеко, до улицы Колокольчиков. Плата — медяк и крендель с маком. Согласен?

— Два медяка!

— Я сама — служанка. И транжирить хозяйское не могу. Один, или несу без твоей помощи.

— Ла-адно…

В общем, сделка для обеих сторон была неплохой. А повела я себя так, как была должна. Бессмысленно наряжаться в старье, а потом начинать сорить деньгами. Надеюсь, пацан не утащит мой окорок.

В результате домой я вернулась раньше, успев до дождя. А медяков я всё же дала два — потому что по пути у кряхтящего носильщика порывом ветра скособочило шляпу, оттуда вывалилась прядь длинных волос, и стало понятно, что это — девочка. Которой, судя по радости при виде лишней монетки, приходилось в жизни куда труднее, чем мне самой.