Путешественник из ниоткуда

– Я согласен! – быстро объявил я.

– Тогда идемте, я уже взяла билеты. Курьерский отправляется через десять минут.

* * *

Свистит локомотив. Проносятся мимо полустанки.

Если не приключится катастрофы...

Мелькают унылые телеграфные столбы. В одном месте на проволоке сидит сутулая ворона и, встряхнув крыльями, издает хриплое карканье.

Небо темнеет, на курьерский наваливается вечер.

«И-и-и-и! – сипло воет локомотив. – Поберегись!»

Стуча и грохоча, состав проходит по мосту. Далеко внизу волнуется, вьется река.

Только бы не опоздать... Только бы успеть!

Сумерки стиснули поезд, обступили его со всех сторон. Я вижу в стекле отражение лица моей спутницы, которая о чем-то сосредоточенно думает. Мне хочется заговорить с ней, но я не смею.

«И-и-и! Поберегись!»

Остановка. Ах, скорее бы в путь! Я разворачиваю какой-то журнал, который принес кондуктор, но строчки прыгают перед глазами, и никак невозможно сосредоточиться на их смысле.

Наконец-то... Начальник станции дает сигнал, и поезд плавно трогается в путь. Какой-то пассажир успел вскочить в вагон в самое последнее мгновение и теперь, стоя в коридоре у наших дверей, горделиво похваляется своей ловкостью. Он-де всегда успевает вскочить в самую последнюю секунду... Кондуктор просит его пройти на место, и как-то очень быстро выясняется, что пассажир перепутал поезда и сел на курьерский, который едет в обратном направлении...

– Но мне надо в Петербург! – кричит он. – Срочно! Остановите поезд!

Кондуктор пытается урезонить его, но субъект принимается бурно возмущаться... Мол, он должен быть в Петербурге, а до всех остальных пассажиров ему дела нет... Будь это в его власти, он бы не поленился развернуть поезд в обратном направлении... Кажется, суетливый мужчина намерен скандалить, но обещание кондуктора, что он сможет сойти на следующей остановке и уже там сесть на петербургский поезд, немного успокаивает неудачливого пассажира.

Стучат колеса, в окна темным крылом бьет ночь. Амалия смотрит на часы.

– Мы его догоняем? – спрашиваю я.

– Похоже на то, – отвечает она.

Телеграфные столбы застыли во тьме, как угрюмые великаны. Поезд замедлил ход. Мы подъезжаем к большой станции, и уже отсюда я вижу, что на путях стоит огромный, неповоротливый состав с темными окнами.

– Идем! – говорит Амалия. Лицо ее сосредоточенно и полно решимости.

Мы выходим на перрон. Свежий ветер дует нам в лицо, шевелит волосы моей спутницы.

– У вас есть оружие? – внезапно спрашивает она.

Машинально я ощупываю карман. Ах, черт побери!

– Нет, – говорю я, – у меня ничего нет.

– Плохо, – замечает Амалия.

Она не успевает сказать больше, потому что к нам подбегает пассажир-растяпа и, запыхавшись, спрашивает, верно ли, что вон тот поезд отправляется в Петербург.

– Откуда нам знать, сударь? – отвечаю я. – Спросите у носильщика или станционного служащего.

Пассажир с надеждой в лице бросается к служащему на перроне и получает от него ответ, что поезд следует в Берлин. Тогда непутевый пассажир хватается за голову и грозится написать в газету... пожаловаться... и еще подать в суд на управление железных дорог... Они не имеют права так с ним обращаться!

– Какой странный господин, – не удержавшись, замечаю я Амалии. Она отмахивается:

– Это Корольков, водевилист... Глупец, каких мало, и к тому же посредственность. Идемте брать билеты.

Мы поднимаемся в вагон до третьего свистка.

– Будьте осторожны, – хмуро говорит Амалия. – Герр Леманн – человек довольно своеобразный, и ему вряд ли понравится, что мы его нашли.

– Постараюсь его не пропустить, – говорю я.

– Учтите, он вряд ли едет в своем, так сказать, натуральном виде, – морщится моя собеседница. – По нашим сведениям, человек, которого мы с вами сейчас ищем, большой мастер перевоплощений, так что советую быть предельно внимательным.

– Постараюсь, – снова обещаю я. – Но мы ведь даже не знаем наверняка... Что, если его нет в поезде? Если он избрал для бегства другой путь?

– Такое тоже может быть, – соглашается Амалия. – Одна надежда на то, что чертежи – дело срочное. Нашим противникам они нужны как можно скорее, так что Леманн, заполучив их, вряд ли стал бы медлить.

– Кстати, – говорю я, когда мы тихонько пробираемся по коридору, – мне кажется, я понял, что именно изображено на чертежах... Не до конца, конечно, но – в общих чертах.

– Советую вам поменьше распространяться о них, – отвечает Амалия. – Не то недолго и под военный суд^[56] угодить. Не подумайте, что я пытаюсь вас запугать, просто вы сами должны понимать, что это дело – не шутка. – Она поправила волосы и очаровательно улыбнулась. – Как я выгляжу?

---

56 В России XIX века только военный суд мог приговорить к смертной казни.