Фатерланд

По имперскому закону 1948 года о гражданской обороне все новые здания должны быть оборудованы бомбоубежищами; в учреждениях и многоквартирных домах требовалось к тому же иметь собственные генераторы питания и воздухоочистительные системы. Здешнее бомбоубежище было просто комфортабельным: койки, шкаф для хранения продуктов, небольшая туалетная комната. Марш подтащил стул к вентиляционному люку в стене, в двух с половиной метрах от пола, и ухватился за его металлическую крышку. Она легко отошла и оказалась у него в руках. Все винты были вывернуты.

– Министерство строительства регистрирует отверстия и проемы диаметром полметра, – сказал Марш. Он расстегнул ремень и повесил его вместе с пистолетом на спинку стула. – Если бы там только представляли трудности, которые это создает для нас. Не возражаете?

Он снял мундир, передал его своей спутнице, потом вскарабкался на стул. Добравшись до люка, нашел там за что ухватиться и подтянулся. Фильтры и вентилятор были сняты. Упираясь плечами в металлический кожух, Марш смог медленно продвигаться вперед. Абсолютная темнота. Он задыхался от пыли. Вытянутыми руками он нащупал металл и нажал на него. Наружная крышка подалась и грохнулась на землю. Внутрь хлынул ночной воздух. На мгновение им овладело почти непреодолимое желание выбраться наружу, но вместо этого он, извиваясь, двинулся назад и спустился в убежище, весь в грязи и пыли.

Шарлет направила на него пистолет.

– Бах, бах – вы убиты. – И, увидев его встревоженный взгляд, улыбнулась: – Американская шутка.

– Не смешно.

Он отобрал у девушки «люгер» и сунул в кобуру.

– О'кей, – отозвалась она, – вот вам шутка получше. Свидетель видел, как двое убийц покидали здание, а полиции требуется четыре дня, чтобы установить, как они это сделали. Смешно, не так ли?

– Это зависит от обстоятельств. – Марш отряхнул пыль с рубашки. – Поскольку полицейские нашли возле одной из жертв записку, написанную её почерком, из которой ясно, что это самоубийство, я вполне могу понять, почему они не пошли дальше.

– Но потом являетесь вы и все же идете дальше.

– Я из любопытных.

– Это видно, – улыбнулась американка. – Итак, Штукарта убили, и убийцы попытались представить дело как самоубийство.

– Такая возможность не исключается, – ответил он, помедлив.

Марш тут же пожалел о своих словах. Она заставила его сказать о смерти Штукарта больше, чем подсказывало благоразумие. В её глазах играла насмешка. Он ругал себя за то, что недооценил её. Она обладала хитростью профессионального преступника. Он подумал было о том, чтобы отвезти её в бар и остаться одному, но отказался от этой мысли. Не то. Чтобы знать, что произошло, ему надо было посмотреть на все её глазами.

Он застегнул мундир.

– Теперь мы должны осмотреть квартиру партайгеноссе Штукарта.

Это, с удовольствием отметил Марш, мигом смахнуло с её лица улыбку. Но она не отказалась идти с ним. Они стали подниматься по ступенькам, и его снова поразило, что она не меньше его стремилась увидеть квартиру Штукарта.

Они поднялись лифтом на четвертый этаж. Выходя из кабины, он услышал, что слева по коридору открывается дверь. Марш схватил американку за руку и увлек за угол, откуда их не было видно. Выглянув, он увидел направляющуюся к лифту женщину средних лет, в шубке, с собачонкой в руках.

– Отпустите руку. Мне больно.

– Извините.

Женщина, тихо разговаривая с собачкой, исчезла в лифте. Маршу хотелось знать, забрал ли уже Глобус у Фибеса папку и обнаружил ли пропажу ключей. Придется поторопиться.

Дверь в квартиру была около ручки опечатана красным воском. В записке любопытные уведомлялись, что данное помещение находится под юрисдикцией гестапо и что вход в него воспрещен. Марш надел тонкие резиновые перчатки и взломал печать. Ключ легко повернулся в замке.

– Ничего не трогайте, – предупредил он.

Интерьер, соответствующий роскоши самого здания: зеркала в вычурных позолоченных рамах, обитые тканью цвета слоновой кости, антикварные стулья на изогнутых ножках, голубой персидский ковер. Военная добыча, трофеи империи.

– Теперь расскажите, как было дело.

– Швейцар открыл дверь. Мы вошли в прихожую, – начала она взволнованно и задрожала. – Он подал голос, никто не отозвался. Сперва я заглянула вот сюда…

Это была ванная, какие Марш видел только в журналах на глянцевой бумаге. Белый мрамор и коричневые дымчатые зеркала, заглубленная в пол ванна, спаренные раковины с золочеными кранами… Здесь, подумал он, чувствуется рука Марии Дымарской, листавшей немецкое издание «Вог» в салонах на Кудам, где её польские корни отбеливались до арийской белизны.