Вкус неба

— Ерунда какая, — Андрей отвел глаза.

— Сам как-нибудь попробуй, — Михалыч хмыкнул, — с пассажирами пообщайся, и все увидишь. В авиации психология на втором месте после безопасности.

Антонов молча пожал плечами.

— Ты вот что, Андрюша, — Борис Михайлович улыбнулся, — на Фадеева не злись, лучше подумай, чего тебе самому в профессии не хватает. Надо ж уметь не только пилотировать самолет, но и работать с людьми. Уважение к коллегам и пассажирам должно быть, доброжелательность. А ты забрался в кабину, как на Олимп, и плевать хотел на все, что там внизу происходит. Разве так можно?! Ты прости, но не профессионально это.

— А что, по-вашему, — Антонов вспыхнул, — профессионально? Лично с отверткой под самолетом бегать, пассажиров нянчить?

Михалыч бросил на Антонова укоризненный взгляд и сокрушенно покачал головой:

— Профессионально, друг-товарищ, быть ответственным за себя и коллег, уважать других, быть честным, а работу свою делать мастерски и с удовольствием. Тогда и результат получится такой, что можно гордиться.

— Моими результатами, — Андрей ухмыльнулся, — вся компания раньше гордилась: и руководство, и летный отряд!

— Не хочу тебя обижать, — Борис Михайлович положил руку на плечо Антонову, — но той, прежней компании больше нет. Как знать, может, одна из причин и была в разобщенности: каждый занимался только своим делом, отвечал за себя. На остальных было плевать. Нельзя так в авиации! Здесь душу и пассажирам, и коллегам нужно отдать.

— Души не хватит! — Андрей раздраженно повел плечом, сбрасывая руку Михалыча.

— Вот ты сказал! — пилот-инструктор, к недоумению Антонова, рассмеялся. — Пойми, чем больше души ты вкладываешь в работу, в людей, тем шире она становится. Свойство у нее такое, ясно? А будешь жадничать, душа иссякнет — в чурбан превратишься.

— Как это?

— Так! — Михалыч нахмурил брови, презрительно сжал губы и закатил глаза, изображая гримасу «как вы мне все надоели!».

Андрей, взглянув на мастерское преображение пилота-инструктора, не выдержал и расхохотался.

— Что, не видел никогда? — Михалыч вернулся в привычный образ взрослого Винни-Пуха. — Приходишь в какой-нибудь чиновничий кабинет или к кассе в магазине, а тебя там такое встречает. Честное слово, даже смотреть противно, не то что разговаривать. Плевать этому борову или корове на тебя, ты их раздражаешь, они только и жаждут, что самоутвердиться за твой счет и с тебя же денег слупить. Не надо так, Андрюша: без нас дерьма в жизни хватает.

— Д-а-а уж, — протянул Антонов.

— Честь пилота дорогого стоит, — Михалыч улыбнулся, — ни пренебрежения, ни лжи, ни злости в нашей профессии быть не должно. Мы же каждую минуту отвечаем за жизни людей: здесь любая, даже мелкая, непорядочность или недостаток души могут привести к фатальным последствиям.

— Знаю, — Антонов кивнул.

— А знаешь, так давай учиться работать с людьми; уважать их и брать на себя ответственность за коллег. Фадеев тебе, друг-товарищ, только добра желает.

— Я понял, — мрачно произнес Андрей.

— Скажу по секрету, — Михалыч моментально отреагировал на кислый тон Антонова, — как профессионал ты его восхищаешь. Он мне сам говорил. Но отношение к жизни, Андрюша, надо бы поменять: проще будь, человечнее!

— Да я, — глаза Антонова от комплимента великого Фадеева заблестели, — я готов поменять! Вы только подскажите, что делать.

— Подскажем, — с улыбкой кивнул Михалыч, — поможем! Было бы желание, а все остальное приложится!

Сигнал у двери кабины не позволил Антонову ответить, он посмотрел в камеру и открыл. На пороге стоял улыбающийся Фадеев.

— Все, братцы, — радостно отрапортовал он, — можем лететь. Избавились от этого Савина! Выпроводили из самолета вместе с женой и двумя детьми. Эх, детишек их как жалко! Такие славные ребята, а никуда не летят из-за дебоширов родителей. Бедняжки.

— Думаете, — заинтересовался Михалыч, — Савину пятнадцать суток дадут?

— Черт его знает, — Михаил Вячеславович на секунду помрачнел, — я-то потребовал, протокол подписал. Только вот милиционер так гаденько улыбался, что теперь уже сомневаюсь.

Борис Михайлович подумал, что Савин, как обычно, отделается взяткой. Система у нас такая — дать милиции заработать. Он вспомнил, как сам с полгода назад летел пассажиром в родной городишко. Вез деньги — квартиру отцу купить. Что-то у родителей на старости лет не заладилось: задумали развестись. Делить хорошую трехкомнатную Борис смысла не видел, вот и предложил отцу что-нибудь подобрать. И как-то все впопыхах произошло — отец нашел хороший вариант, Борис снял с зарплатной карты деньги, купил билет и полетел. Только вот на свои наличные справки никакой не взял. А милиционеры портовые, как только увидели в его сумке пачки денег, привязались, словно пиявки! Без документов можно только шестьсот тысяч на внутренних рейсах провозить, а если больше у тебя — справку давай, что ты их заработал, а не украл. Борис уж и так, и эдак объяснял, что деньги эти — зарплата за несколько месяцев, что пилот он, в такой-то компании работает. Только при слове «зарплата» у ментов в глазах зажегся такой яркий огонь классовой ненависти, что стало ясно — никуда они сейчас Михалыча не выпустят. А там отец ждет, время сделки назначено, да и отгулов всего два дня. Надо лететь! Пришлось с этими акулами в погонах делиться, да еще в журнале их поганом писать, что претензий ни к кому не имеешь. Борис Михайлович тогда только зубами скрипел, подписываясь сто сорок седьмым номером «не имеющих претензий» за текущие сутки. А времени-то было одиннадцать утра! Это сколько ж они под разными предлогами граждан уже облапошили, какую сумму собрали?! Поначалу думал по возвращении разобраться, а потом, как всегда, закрутило, забылось. Работа, семья, заботы, командировки — не до того, одним словом. Зря, конечно. Чем больше им потакать, тем борзее они становятся.