– Необходима операция. Но я здесь ничего не могу! – сказал Ливенсон. Он осмотрел Сашу и теперь наблюдал, как с его перчатки в раковину стекает мутная краснокоричневая жидкость. – Везите в Москву, в большую больницу. Или к себе в район. Но здесь оставаться нельзя. Каждая минута на вес золота.
– Да я все продам, только дочку спаси! – ввалился в дверь, услышав его слова, мужик.
– Не в деньгах дело, – грустно посмотрел на него Ливенсон. – Здесь одному мне не справиться.
– Да нигде нас не примут! – Папаша завыл, и вой его подхватила припавшая к Сашиной кушетке Антонина.
– Выйдите отсюда! – Азарцев вытеснил плачущих людей в коридор и молча посмотрел на Бориса Яковлевича. Тот окончательно развел руками. – Нет. Даже не думай. Здесь оперировать нет возможности.
Азарцев опустил глаза:
– Ведь умрет.
Ливенсон промолчал. Анестезиолог смотрел, как в желто-зеленую Сашину руку по каплям из системы медленно поступает жидкость. Потом на глазах у них ток ее замедлился и потихонечку прекратился. Анестезиолог вставил трубки своего фонендоскопа в уши, приложил кругляк к Сашиной шее.
– Поздно уже везти в Москву, – сказал он и вынул иглу из Сашиной вены. – Сердцебиения и дыхания больше нет.
– Будьте вы прокляты! – повалилась на пол в дверях Сашина мать. Анестезиолог и Ливенсон обошли ее и вышли. Азарцев достал телефон, позвонил. По его звонку явился из большого дома еще один охранник. Они сняли мертвую Сашу с кушетки, завернули опять в одеяло, спросили: «Куда нести?» Акушерка сделала Антонине снотворный укол. Азарцев сказал: «Положите пока в саду. Не надо здесь оставлять, чтобы видели другие пациентки. Я должен позвонить в милицию». Охранники понесли тело. Один из них задом распахнул дверь.
– Сделаешь шаг, застрелю! – Сашин отец сидел на влажной земле перед входом и держал дверь под прицелом. Охранники попятились назад, захлопнули за собой дверь. – Всех разнесу к ядреной фене! – словно в безумии повторял он.
Азарцев подошел к двери, осторожно чуть приоткрыл и посмотрел в образовавшуюся щель. Руки Сашиного отца тряслись, и ствол ружья прыгал.
– Брось ружье! – проговорил Азарцев. – Подумай о жене…
Сашин отец залег, как в засаде, и выстрелил. Дробь с грохотом шибанулась в металлическую дверь. Азарцев отпрянул в сторону. Но дверь выдержала. На некоторое время воцарилось молчание с той и другой сторон. Через некоторое время Азарцев еще раз крикнул:
– Мужик! Дочку ведь все равно не вернешь, а если посадят тебя, так и другую родить не успеешь…
Вдруг кто-то отодвинул его в сторону и распахнул дверь. Это Антонина, очнувшись, встала с пола и вышла из коридора. Теперь она стояла на пороге в полный рост и молча, горестно смотрела в темноту.
«Если сейчас еще раз выстрелит, то точно ее убьет», – подумал Азарцев, но побоялся что-либо сделать, чтобы не спровоцировать безумца. Антонина постояла и молча пошла по ступенькам вниз. Муж смотрел на нее в прицел и не двигался.
– Сашку сейчас будут выносить, – глухо сказала Антонина, проходя мимо него. – Пойдем, место надо в машине приготовить. – Она взяла из рук мужа ружье. Он медленно поднялся и побрел за ней. Следом за ними охранники понесли Сашу.
Азарцев вернулся в коридор и сел на скамейку. Ливенсон в родовой занимался пациенткой.
«А может, Юля права и лучше уж так – прерывать беременность под наркозом и под присмотром врача?»
Три машины подъехали к воротам клиники одновременно. Из поселка явились милиция и труповозка забрать тело. Со стороны Москвы показалась блестящая «Вольво» с пожилым господином и каким-то незнакомым Азарцеву бодрым молодым человеком. Азарцев попросил милицию подождать.
Незнакомцы под руки вывели из дверей закутанную в меховое манто громко стонущую даму с голубыми волосами, усадили ее в машину и увезли. Азарцев провел милиционеров в дом. Отец Саши сказал, что повезет дочь в морг сам. Труповозка уехала. Милиционеры все записали и уехали тоже. Азарцев вышел проводить Сашу. Последнее, что он увидел, была снова свесившаяся с сиденья до пола ее толстая белокурая коса. Охранник закрыл за машиной ворота.
Азарцев и анестезиолог прошли в дом.
– Хорошо хоть больные спят, – заметил анестезиолог. – Не то, что мы. Пушкой не разбудишь. – Он посмотрел на часы. – Пять утра. У меня завтра операционный день и еще ночное дежурство.
Они прошли в буфетную Не включая света, Азарцев подошел к окну. Луна сместилась на небосклоне, и он увидел, что первый заморозок покрыл сединой траву на газоне. Щелкнул выключатель. Заспанный буфетчик появился за стойкой.