Круговая подтяжка

– Что вы мне морочите голову с вашим воробьем! – возмутилась дама с голубыми волосами. – Я должна связаться с моим лечащим врачом.

– Пожалуйста, – согласился Азарцев.

– Дайте ваш телефон! – потребовала больная, хотя ее собственный лежал на всеобщем обозрении на тумбочке. Азарцев безропотно предоставил ей свой мобильник.

– Может быть, мне поговорить с вашим доктором? – спросил анестезиолог.

– Я еще в своем уме, сама могу все ему рассказать, – отрезала пациентка, и Азарцев с коллегой вышли из комнаты.

– Ну и что это с ней? Правда, что ли, обострилась астма? – спросил Азарцев.

– С головой у нее обострилось, – ответил коллега. – Бабка просто дурит. Никакого приступа у нее нет. – Он свернул свой фонендоскоп и убрал в карман. – Я удивляюсь, зачем вы вообще с такими связываетесь?

– Кушать-то хочется, – пожал плечами Азарцев. – Но этот экземпляр – действительно стервозный. Она мне сразу не понравилась, еще когда я ее увидел в первый раз. Так я и знал, что с ней выйдет какая-нибудь история. Это Юлия настояла, чтобы я стал ее оперировать.

– Так мне уезжать или оставаться? – спросил анестезиолог.

– Сам как думаешь?

– Думаю, что ничего страшного. Но, чтобы тебя подстраховать, постели мне где-нибудь в холле.

– Спасибо. – Азарцев протянул ему руку и после ответного рукопожатия отправился проконтролировать остальных больных. Анестезиолог пошел посмотреть Нику.

Борис Яковлевич все еще маялся от безделья в ожидании, когда наступит время его работы. Лечь поспать на часок он не мог – стоны и оханье рожениц все равно не дали бы расслабиться. Он вздыхал и думал, что мир перевернулся, бабы сошли с ума, а мужики получают заслуженное наказание в виде нарушения потенции и простатита.

Он старался не думать сейчас о своей работе – в результате сложного процесса, который он сейчас вызывал введением гормонов, у двух страдающих в предродовой женщин должны были родиться мертвые плоды. Эти несостоявшиеся дети уже имели зачатки мозга, крошечные ручки и ножки, и все другие, уже заложенные, но не развившиеся еще органы. «Дуры, бабы, дуры!» – вздыхал Борис Яковлевич, вспоминая времена, когда он молодым ординатором после института пришел работать в обычный городской родильный дом. Как за ночь героических усилий всей дежурной смены на свет появлялись когда шесть, когда восемь, а когда и двенадцать детей, и детским медсестрам не хватало одной тележки, на которую рядком укладывали младенцев, чтобы везти мамочкам на кормление. Бывали, конечно, и неудачные случаи. Бывали, хоть и единичные, но трагические исходы. Кто больше рожает, тот и осложнений получает больше. Потом количество родов снизилось, а количество абортов возросло. Теперь же творилось вообще что-то неописуемое.

«И главное, ведь все по закону! – твердил себе Борис Яковлевич. – С медицинской точки зрения, избавление от нежеланной беременности путем искусственных медикаментозных родов теоретически неизмеримо лучше и безопаснее для женщины, чем другой, часто криминальный, путь. Но все-таки, все-таки… Как не по-человечески это все! Как не по-христиански! И ведь навешают, дуры, крестов на груди! Кто с бриллиантами, кто с изумрудами… А с другой стороны, такова жизнь со всеми ее реалиями. Смирись, гордый человек! И радуйся – все по закону!» У Бориса Яковлевича появилось почти непреодолимое желание хватануть стакан коньяку, но он с негодованием отверг его, ибо никогда не пил на дежурствах. Но, испытывая все-таки какое-то необъяснимое тревожное волнение, он снова вышел на улицу стрельнуть у охранника сигаретку. Сам Борис Яковлевич не курил и сигарет не покупал, чтобы не было соблазна, но все-таки иногда чувствовал потребность в курении. Тогда эту потребность он удовлетворял вот таким попрошайническим способом. К счастью, желание покурить возникало у него редко.

Пациентка с голубыми волосами не давала покоя всю ночь. Когда она поняла, что ее заявление о приступе бронхиальной астмы никто больше рассматривать не будет, она стала утверждать, что теперь у нее сердечный случился приступ – она просто не поняла это сразу. Еще через полчаса она решила, что у нее мог оторваться из вены тромб и закупорить легкое.

«Ну, насмотрятся же люди телевизор», – матерился про себя анестезиолог, всеми возможными аргументами доказывающий, что никакой тромбоэмболии нет и в помине.

– А зачем вы мне перед операцией вены на ногах бинтовали? – говорила пациентка с таким видом, будто уличала их с Азарцевым в преступлении.