Круговая подтяжка

– Скоты! – громко крикнула Тина в зал. – Какие же вы скоты!

Несмотря на хохот, ее слова были услышаны, и воцарилось молчание. Азарцев оставил аккомпаниатора и пошел к ней.

– Уйдем отсюда! – Он взял ее за руку. Но ею уже нельзя было управлять. Ярость захлестнула ее. Она еще никогда не знала такого унижения. Бешенство поднялось от груди к горлу и стало рваться наружу.

– И ты такой же, как все! Ты специально все это подстроил!

Она размахнулась, не помня себя, и звук пощечины будто выстрелил на всю комнату.

Юля про себя с удовлетворением хмыкнула. Она сделала знак охраннику, тот кликнул на помощь второго, и они, подхватив Тину с обеих сторон и приподняв над полом, быстро потащили ее по лестнице вверх. Бледный Азарцев поднимался за ними.

– Прошу вас не обращать внимания на этот досадный инцидент, – извиняющимся голосом, но так, что было видно, что она не хочет иметь к происшествию никакого отношения, произнесла Юлия. – Доктор, по-видимому, переутомилась, к тому же давно не выступала… В общем, дамы и господа, прошу вас продолжать веселиться!

– Ничего себе, у вас доктора! – как бы шутя произнес шоумен, а сам подумал, что завтра же вызовет юриста со студии, для того чтобы тот ему подсказал, как грамотно составить иск о причинении ему морального ущерба за то, что они привлекают к работе докторов с неустойчивой психикой. – А если бы во время операции со мной что-нибудь случилось бы? – в присутствии юриста наутро задал он свой вопрос Азарцеву. – Где гарантия, что эта истеричка нашла бы правильное и быстрое медицинское решение?

Азарцеву потребовалось немало сил, чтобы найти компромиссное решение. Порядочно потрепав Азарцеву нервы, шоумен наконец согласился не подавать иска в суд, если ему вернут потраченные на операцию деньги.

– Вот та сумма, в которую обошлись нам претензии телезвезды, – предъявила Азарцеву через несколько дней счет Юлия. – Будем продолжать устраивать концерты?

– Я оплачу убытки, не рассказывай об этом Лысой Голове. – Азарцеву было и неловко, и стыдно, и грустно за свою наивность. И еще он все-таки злился на Тину. Ну неужели нельзя было перевести все в шутку и потом обсудить с ним наедине этот неудачный концерт?

– Так уж и быть, знай мою широкую душу. – Юля похлопала его по плечу. – Впрочем, я думаю, что ты и сам перестал быть любителем вокала.

Азарцев ничего не сказал и только машинально потер ушибленную Тиной щеку. На левой скуле его расплылся довольно заметный синяк. Но что синяк! Синяк – это пустяки. А вот о Тининой истерике он вспоминал действительно с ужасом. Она кричала наверху, смеялась, рыдала, билась в его руках и никак не могла остановиться, пока дежурная медсестра не догадалась вкатить ей лошадиную дозу снотворного. После этого он смог ее, уже спящую, пока не видела занимавшая пациентов Юлия, погрузить в машину и отвезти домой. Вот этот самый концерт потом и мучил много раз Тину во сне.

Удивительно, но в ту ночь, когда подвыпивший Азарцев, как ребенок, с кулачком под щекой, спал у Юлии, он тоже видел во сне этот вечер. До финального исполнения «Аве Марии» его и Тинины сны по сути полностью совпадали. Только окончание было разным. Если Тина снова проживала во сне то же, что было и наяву: пощечину Азарцеву, издевательскую усмешку Юлии и невыносимые прикосновения к ее телу рук охранников, то Азарцев видел окончание сна по-другому. Ему казалось, что в заключительной сцене он выгоняет прочь из холла всех пациентов, Юлю и даже аккомпаниатора, выталкивает в шею охранников, выбрасывает в окно этот уже разоренный стол, гасит верхний свет, остается в зале с Тиной один на один, и в наступившей тишине они садятся рядом и смотрят на птиц. Птицы постепенно замолкают, успокаиваются, он закрывает клетку огромной темной шалью и обнимает Тину. Во сне он снова чувствует запах ее кожи, наполненный солнцем, этот запах одновременно и возбуждает, и умиротворяет его, они вместе клонятся на диван… Но диван проваливается, разверзается сияющая щель в полу, и вот они уже летят куда-то в свободный и прекрасный мир, где никого нет, кроме них двоих.

Сейчас сон у Тины закончился тем, что к ней, удерживаемой охранниками, Азарцевым и Юлией, все-таки приблизилась медсестра и сделала ей вместо укола что-то очень страшное. Что именно, Тина понять не могла, но было ощущение, что от этого она может умереть.

Ощущение было явственным и болезненным, как никогда не бывало раньше во сне. Тина громко застонала и попыталась перевернуться на другой бок. Ей это не удалось. Она почувствовала, что привязана за руки. Тина проснулась и открыла глаза. Она была в незнакомой, ярко освещенной комнате. Медсестра со шприцем действительно стояла возле нее, только лицо у нее было совсем другое – старше и строже, и обстановка, в которой находилась Тина, была абсолютно новая. Тина попыталась заговорить, но не смогла. Язык не слушался, рот не открывался.