Круговая подтяжка

Группу больных составляли две дамы за пятьдесят, с плотными повязками на головах после циркулярных подтяжек, довольно известный шоумен, пребывающий в сомнениях, стоит ли ему красоваться среди других пациентов, молоденькая девочка, которой Азарцев три дня назад увеличил грудь, и сравнительно не старая еще представительница монголоидной расы, которая, развив основательную деятельность в Москве, решила перекраситься в блондинку и навсегда избавиться от азиатского разреза глаз. Дежурная медсестра тоже явилась в холл и по приказанию Азарцева незаметно уселась в уголке – с одной стороны, она демонстрировала готовность в любой момент оказать медицинскую помощь, с другой – «пусть тоже приобщается к музыке», как высказался Азарцев.

Всем эти людям, собравшимся поразвлечься, не было абсолютно никакого дела до Тины. А она не только не ощущала никакого подъема духа, но чувствовала внутри себя странную пустоту, упадок и даже замедленный ритм биения сердца.

– Р-р-репер-р-р-туар без изменения? – раскатисто громыхнул ей в лицо аккомпаниатор, подняв крышку рояля и обдав запахом чеснока. Она только кивнула, отстранившись.

Начала флейтистка. Первую часть сложного произведения, сыгранную ею, зал прослушал при полном молчании, по окончании послышались вежливые негромкие аплодисменты. Шоумен кутался в шарф и обдумывал, как себя вести, если у него попросят дать автограф. Девочку по-настоящему волновали только две вещи: когда ее новая грудь перестанет болеть и как к этому нежному и дорогому приобретению отнесется ее парень, с которым отношения начали заходить в тупик.

Флейтистка заиграла вторую часть. Во время ее исполнения начали переговариваться дамы в повязках. Они ничего не понимали в музыке и решили, что уже достаточно долго просидели молча, отдавая долг вежливости. Им захотелось поговорить. И только китаянка оставалась невозмутимой и бесстрастной, с полулунными марлевыми повязками на обоих глазах, и окружающим было непонятно, видит ли она что-нибудь сквозь узенькие щелочки марлевых жалюзи или сидит, как слепая.

Третья часть была наиболее известной публике – ввиду частого исполнения по радио и на концертах. Она проходила в быстром темпе. Флейта уже не звучала пронзительно-распевно, как раньше, а хулигански подсвистывала и взвизгивала в виртуозных пассажах. Пернатые обитатели высокой клетки при этих звуках еще более оживились. Некоторые даже отважились подпевать, поднимая кверху маленькие разноцветные головки и вытягивая горлышки. Затейливое чириканье очень развеселило слушателей. Шоумен, несколько разочарованный тем, что никто сразу не узнал его, первым подал громкую и, как он считал, остроумную реплику.

Флейтистка поняла, что надо свертывать программу. Оборвав третью часть в ближайшем удобном месте (никто из гостей этого не заметил), она исполнила в заключение «Одинокого ковбоя» – произведение короткое, легкое, популярное и написанное, кажется, специально для того, чтобы современная публика вообще не забыла, что есть на свете такой инструмент, как флейта. Таким образом, их договор с Азарцевым на два произведения был выполнен.

Девушка поклонилась и выскользнула из комнаты. Азарцев вышел ее проводить. Аккомпаниатор в свою очередь оглушительно откашлялся, положил на клавиатуру толстые руки и вдруг мощно и быстро для затравки заиграл известную арию Бизе «Тореадор, смелее в бой!». Птички, все, как одна, замерли на своих местах и уставились на аккомпаниатора крохотными круглыми глазами. Тут уж, не выдержав, все гости захохотали, и особенно переливчато хохотала Юлия, ощущая, что наступает время развязки.

Когда Азарцев снова вошел в комнату, «Тореадор» уже закончился, а Тина стояла у рояля, положив, как полагается, руку на его блестящую крышку. Аккомпаниатор заметил, что рукау нее была синяя и дрожала. «Не провалилась бы…» – подумал он и встал спиной к зрителям, якобы для того, чтобы поправить ноты.

– Не бойтесь вы так! – Никто, кроме Тины, его не услышал. Он прикоснулся к ее руке и поразился, до чего она холодна. Юля громко откашлялась и высморкалась два раза. Две дамы на минутку замолчали, во все глаза разглядывая Тину и ее платье.

Азарцев вышел к роялю и встал рядом с Тиной. Шоумен в нерешительности переводил рыскающий взгляд с Тины на Юлию и обратно. Было видно, что он выбирает, за кем ему будет удобнее приударить во время фуршета. «Уж слишком серьезная», – подумал он про Тину и окончательно переместил взгляд в сторону Юлии. Тина, которая во время операции давала ему наркоз и прекрасно узнала теперь его измятое алкоголем и никотином лицо, впалую грудную клетку и заплывший жиром живот, была о нем невысокого мнения, но его пренебрежение произвело на нее неприятное впечатление.