Круговая подтяжка

«Ни фига себе, экономить! На мне, что ли? – удивился Азарцев. – Ведь Юля прекрасно знает, что дома готовить мне некогда! И что я ем как следует только здесь, по сути, один раз в день. – Затаенная злоба взялась неизвестно откуда и стала тяжело ворочаться в нем, как каменные мельничные жернова. – Значит, как оперировать, как деньги доставать, так я нужен! А как покормить – так ну меня на фиг? – злился он. – Ну пусть только вернется она со своей консультации, я ей все выскажу!»

– Так варить вам сосиски? – надменно поднял брови буфетчик.

– Вари! – решительно приказал Азарцев. – И сделай яичницу, я подожду.

– Яиц тоже нет. – Ухмылка у Николая была широкая, во весь рот.

– Мне самому, что ли, за ними бежать? – тихо спросил его Владимир Сергеевич, но в голосе его послышались такие нотки, что буфетчик больше не решился отнекиваться и, содрав на ходу куртку, ринулся через двор в магазинчик, что был недалеко через дорогу около автобусной остановки. «Ишь, баре какие! – с возмущением думал он. – Бегай тут по холоду для них, еще простудиться можно! Непременно яичницу ему подавай, не может просто сосиски с хлебом пожрать! Вот пожалуюсь Юлии Леонидовне, что из-за него влез в дополнительный расход, не смог соблюсти режим экономии!» Купив для Азарцева десяток яиц, а себе из больничных же денег пачку самых дорогих сигарет, буфетчик с обиженным видом вернулся назад.

Азарцев в глубокой задумчивости сидел перед стойкой бара над пустой рюмкой и наполовину пустым стаканом сока и рассеянно жевал остывшую с утра булочку. Гнев его уже прошел, и он вовсе уже не думал о еде.

Саша, дочка Антонины, той самой, что так замечательно пекла булочки, явилась прямо из школы, с коричневым рюкзачком. Свою белобрысую косу она замотала толстым узлом на затылке и теперь собиралась мыть полы – снимала со столов скатерти и переворачивала вверх ножками деревянные стулья.

– Давайте я вам хоть булочки в микроволновке разогрею, – предложила она, увидев скромную трапезу Азарцева.

– Ну, разогрей… – Азарцев очнулся. После смерти матери он уже отвык, чтобы кто-то заботился о нем. Да и при жизни родителей он практически с первого курса жил один. Родители весь год жили здесь, «на генеральской даче», а он весело проводил время на Юго-Западе, в оставленной ему небольшой двухкомнатной квартирке. К тому же вскоре он познакомился с Юлей, которая терпеть не могла его мать. Потом, на пятом или шестом году их официальной совместной жизни, когда уже встал на ноги, он купил новую квартиру, которую после развода оставил Юле и дочери, а сам опять вернулся туда, откуда вышел, на Юго-Запад. Честно говоря, Азарцеву даже нравилась теперешняя неприкаянность и то, что он никому не был обязан. В быту он был неприхотлив, довольствовался самой обыкновенной одеждой и пищей, со своим немудреным хозяйством давно привык управляться сам, хотя и не любил ни прибираться, ни готовить. Но зато он ненавидел Юлины возгласы, что он необыкновенный лентяй, что ему лень вымыть посуду, пропылесосить ковры и даже почистить ботинки. Это, кстати, было неправдой. Он следил за ботинками, но чистил их действительно не каждый день, а по мере необходимости.

С Тиной, пока они жили вместе, было все по-другому. Она никогда не заставляла его заниматься хозяйством, а если он все-таки что-то делал, то благодарила и заглядывала ему в глаза, будто побитая собака. Иногда она вела себя странно: вдруг с утроенной силой начинала заботиться о нем, говоря, что чувствует себя виноватой, что мало уделяла внимания своему бывшему мужу. Он этого вообще не понимал. Он-то, Азарцев, причем? То, наоборот, не делала по дому вообще ничего. Сидела целыми днями без дела, рассматривая какие-то книжки. Говорила, что не хочет привязывать его к себе, уверяла, что он все еще любит Юлию, и гнала его прочь, или исчезала сама на целые недели, пока он не отлавливал ее где-нибудь в метро, где она иногда все еще продавала газеты. Тина наотрез отказывалась ночевать в его квартире на Юго-Западе, хотя там было все-таки просторнее, чем в ее собственной однокомнатной конуре, да и добираться до работы оттуда было удобнее.

– Нет, нет, – говорила она. – Не настаивай! Я плохо чувствую себя там, где ты до меня жил с женой.

– Да с тех далеких времен здесь уже ничего не осталось! – Он пробовал ее переубедить.

– Все равно! Мне там очень плохо! Особенно, когда я остаюсь в квартире одна. Кажется, что меня из нее кто-то прямо выталкивает! Там даже стены враждебны, они ругаются!