– Знаю. Приблизительно.
– Ну, вот и у нас – свои инструменты. Не так много, как в хирургии, но все-таки надо точно знать, для чего каждый из них предназначен.
Смотреть на инструменты было легче, чем на тело. Владик старался сосредоточиться на них, но, к сожалению, инструментов было действительно не так уж много.
– Ну, а теперь, – сказал Михаил Борисович, ухмыльнувшись, – ты должен уяснить, почему, собственно, до вскрытия пациент еще может встать и уйти со стола, а после – уже никогда…
– Уйдешь после такого, – Владик кивнул в сторону столика с инструментами.
– Не будь дурачком! – Михаил Борисович прищурился, и Владику было непонятно, шутит он или нет. – Все эти россказни не имеют чаще всего под собой никакого основания, потому что есть совершенно определенные признаки жизни и смерти… – Лицо Ризкина приобрело значительно-печальное выражение, и Владик подумал, что Михаил Борисович в душе, не исключено, философ-романтик. – Сердцебиение и дыхание – вот, по сути, два признака, которые отличают живой организм от неживого…
– Но есть же состояния, когда дыхание незаметно, а сердцебиение не слышно? – Владик поднял глаза на Ризкина и по тому, как его старший коллега поморщился, понял, что снова сказал невпопад.
– Имеются такие состояния, да, – прогнусавил Ризкин. – О них обожают писать страшилки в желтых газетах: «Такой-то человек уснул летаргическим сном…» Браво! Браво! Хотя на самом деле этот человек скорее всего был смертельно пьян. Или находился, как теперь говорят, под действием наркотических веществ. Но в больнице-то, мой дорогой, всегда можно проверить, присутствует ли у больного сердцебиение! Подключи к нему аппарат…
– Про аппараты не рассказывайте, в этой области я смыслю все-таки больше вас, Михаил Борисович.
Ризкин посмотрел на Владика:
– А, ну да. Я и забыл, что ты не выпускник-первогодок. Ты у нас уже на самом деле тертый калач. Но все-таки, – Ризкин решил быть деликатным и не пугать лишний раз Владика: «Еще грохнется тут у меня в обморок», – все-таки есть совершенно точные и достоверные признаки смерти. Их надо знать, и я тебе сейчас их покажу. И ты их запомнишь. И пока этих изменений на теле нет, ни один патологоанатом или судебный медик не будет производить вскрытие. Это так же само собой разумеется в нашей профессии, как изучение азбуки в первом классе. Поэтому все рассказы о том, что кого-то где-то вскрыли еще живым, – не более чем рассказы досужих сплетников. Другое дело трансплантология, но мы сейчас не будем касаться вороха их проблем. Бери в руки скальпель. Вон тот, короткий, брюшистый. Наш санитар Павел Владимирович наточил все ножи. Вообще-то он обязан это делать каждое утро, но сегодня постарался специально для тебя.
Владик взял в руки скальпель. Ему хотелось зажмуриться. Ей-богу, в хирургическом отделении за операционным столом он чувствовал бы себя значительно лучше.
– Имей в виду – только мясники небрежно кромсают мертвое тело. И полные идиоты относятся к нему неуважительно. Когда я только начинал здесь работать, мой бывший заведующий – запойный алкоголик, – говорил мне, что вот это, – Ризкин строго показал Владику на тело женщины, – есть мусор, хлам, сборник разлагающегося материала. Так вот, он был сильно не прав. И жизнь это ему доказала.
– Как? – Владик стоял и слушал Ризкина, будто зомби. Он не смел уйти и не мог сконцентрировать мысли.
– Однажды этот мой заведующий как-то особенно сильно напился и повесился в своем кабинете.
– Там, где вы теперь сидите? – ужаснулся Владик.
– Нет, после его смерти я выбрал себе другую комнату. Так вот, этот человек и при жизни был настоящей помойкой. Мусор и гниль были не только в его теле – а я сам его вскрывал, но и в мыслях, и в одежде, и в его доме. Он жил один, и, хотя у него было много бывших жен и детей от разных браков, никто не пришел его проводить в последний путь. Нет, Владик, настоящие профессионалы, а ты должен таким стать, – тут голос Ризкина потеплел, и в глазах его Владик увидел даже некоторый восторг, – относятся к пациенту, лежащему в секционной на столе, еще как к живому человеку. Да, да, не удивляйся. Это как в сказке, только наоборот: «Пациент скорее мертв, чем жив», но для нас с тобой, для лечащего врача, который, кстати, до сих пор почему-то сюда не явился, для главного врача, наконец, этот человек еще как бы не покинул наш мир окончательно. Мы ставим точку в его жизни своим окончательным патолого-анатомическим диагнозом.