Удар из прошлого

– За копейку канарейка басом не поет, – Федор Степанович обиженно поджал губы, свел седые брови. – Надо бы накинуть, дать мне на хороший подогрев за то, что я провел такое… С позволения сказать, мероприятие.

– Пока не за что накидывать, – процедил Казакевич. – Ты ещё ни хера не провел.

– Так проведу. Когда её привезешь?

Казакевич достал мобильный телефон, набрал номер Тимониной. Когда Ирина Павловна взяла трубку, он сказал, что есть важный и срочный разговор, но не для телефона. Он велел Тимониной, никому не говоря ни слова, срочно собраться, самой сесть за руль автомобиля, оставить тачку на одной из стоянок в центре и ждать его перед Смоленским гастрономом.

– Я собиралась принять ванну, – сказала Ирина Павловна.

– Потру тебе спинку, – пообещал Казакевич. – Но в другой раз. Выезжай немедленно.

– Что, хорошие новости?

– Узнаешь при встрече, – Казакевич поднялся. – Степаныч, я привезу эту бабу максимум через два часа.

– Баба хоть молодая? – Степаныч облизнулся.

– Молодая, не молодая. Какая, мать твою, разница? Я что её к тебе на случку что ли выписал? Ты знай свое дело.

* * * *

Ирина Павловна опоздала, тем самым на добрых полчаса удлинила свою жизнь. Казакевич весь извелся, ожидая Тимонину. Желтые сумерки сгустились над центром Москвы, вспыхнули фонари на мачтах освещения. Казакевич беспрерывно курил и матерился. Наконец, Тимонина вынырнула из толпы, села на переднее сидение и хлопнула дверцей. Казакевич рванул машину с места.

– Ты никому не сказала, что встречаешься со мной?

– Разумеется, никому. Ну, как дела? – спросила Ирина Павловна.

– Дела? – Казакевич был на последней стадии нервного взвода, он не смог сдержать злости. – А ты сама этого не знаешь? Я не могу перевести деньги за границу, пока твой муж жив. Потому что на всех документах должна стоять его подпись. Я пальцем пошевелить не могу. А он, сука, жив и подыхать не собирается. Я разговаривал со своими людьми, которые отправились в Волгоград на его поиски. Девяткин всех опередил. Проклятый мент, сука… Мать его…

Тимонина прищурилась, бросила на Казакевича злой презрительный взгляд.

– Это была твоя идея выписать Девяткина. Вспомни, что ты говорил: «Он лучший друг Леонида и найдет его. Он наверняка знает, где твой муж». Бандиты грохнут Леню. А дальше акт второй. Появляешься ты, весь в белом… Ты сам все это придумал, а теперь высказываешь свое фэ. Валишь с больной головы на здоровую.

– Я тебя ни в чем не упрекнул, – заметил Казакевич. – Я лишь обрисовал наше положение. Девяткин нашел его, а мои люди обосрались. Не исключено, что Девяткин уже потащил твоего мужа в милицию. А там Леня молчать не станет. Поделится соображениями…

– Леонид никогда не опустится до того, чтобы заложить собственную жену ментам, – сказала Тимонина. – Он на такое не способен. Я знаю его лучше других. Я спала с ним несколько лет.

– Ты и со мной спала.

Ирина Павловна в ниточку сжала бескровные губы. Кажется, она побледнела.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты не разбираешься в людях, – ответил Казакевич. – Он не способен… Скажите, какой благородный. Ты плохо знаешь, на что способны люди. Он очень даже способен. И очень даже на многое.

– Какой же ты засранец. Когда я была тебе необходима, ты находил для меня совсем другие слова.

Казакевич смолчал, решив пропустить этот выпад мимо ушей. У Ирины на нервной почве потекла крыша, и теперь её бестолковую башку уже не отремонтировать. Пусть тявкает, он не станет огрызаться в ответ. Зачем ругаться с человеком, которому осталось жить… Казакевич глянул на часы. Ну, час от силы. Проехав пять километров по кольцевой дороге, он свернул на загородное шоссе. Еще двадцать минут, и они у цели.

– Я проклинаю тот день, когда связалась с тобой, когда тебе поверила, – говорила Тимонина. – В твоих глазах я аморальна, потому что мне нужны деньги. Потому что я не люблю, никогда не любила Леонида. Потому что я сплю с другими мужчинами. А чем ты лучше меня? Ну, чем? У тебя комплекс собственной гениальности. Ты один самый умный, а все остальные – грязь у твоих ног и дерьмо на лопате.

Казакевич испытал зуд в ладонях. Он был готов остановить машину на обочине и вцепиться в горло Тимониной. Но вместо этого просто заставил себя не слушать эту сучку. Ирина Павловна все говорила и говорила, кажется, не собиралась затыкать варежку.