Любовь, похожая на смерть

После завтрака прогулялись по липовой аллее, наслаждаясь беседой. При этом Свист громко и часто сморкался в траву прямо на ходу, заставляя хозяина брезгливо морщиться. Наконец свернули к флигелю, где в своем парадном кабинете Солод принимал особо важных гостей или курил в свое удовольствие. В приемной дежурная секретарь сказала, что буквально минуту назад поступило письмо от Гурского.

– Хорошо, – кивнул Солод. – Я посмотрю.

В кабинете он прочитал коротенькое сообщение, поступившее по электронной почте, и распечатал фотографии из Элисты. А потом долго рассматривал старика в темной рубахе и галошах на босу ногу, покосившийся дом, убогие сараи, сбитые из негодных досок. Затем передал фотографии гостю.

Свист вытащил из потертого портфеля и нацепил на хрящеватый нос очки с толстыми стеклами и стал пялиться на карточки. Он сидел в кресле, сгорбившись, щуря близорукие глаза и накручивая на палец прядь пегих волос. Свист выглядел старше своих шестидесяти. На всех десяти пальцах, на обоих запястьях и внешних сторонах ладоней можно разглядеть выцветшие от времени татуировки, напоминавшие о том, что человек отбывал тюремный срок на Севере, среди уголовников был в авторитете и славился жестокостью.

– Он, он самый, – сказал Свист. – Ошибка исключена. Постарел, конечно. Но кто из нас молодеет… Выходит, нашли. Сколько ни прятался, а нашли.

– Потому что искал не какой-нибудь Хрен Иванович, а искал я, – поправил Солод и задал вопрос, на который знал ответ – сам был уверен, что ошибка исключена: – Ты ничего не путаешь? Не ошибаешься?

– Как можно? – Свист развел руки по сторонам, будто хотел обнять ту ресторанную певицу, достоинства которой обсуждались за завтраком; но певицы поблизости не было. – Уж память у меня – дай бог каждому. А где он сейчас?

– Меньше узнаешь – дольше поживешь, – ответил Солод. – Ты свою премию получишь в полном размере, как договорились. А все остальное – не твоего ума дело.

– Вот я тебе сейчас кое-что интересное покажу… – забормотал Свист.

После коньяка его всегда тянуло рассказывать старые истории, которые Солод уже сто раз слышал. Но сегодня особый день, долгие поиски подошли к концу. И никому не хотелось портить настроения, даже старому дуралею Свисту. Пусть показывает, если есть желание.

Покопавшись в портфеле, гость достал и разложил на письменном столе большую карту Магаданской области, потертую, местами прохудившуюся на сгибах.

– Магадан – золотая жила страны, – Свист ласково разгладил карту ладонью. – Крайний северо-восток России. Четыреста шестьдесят тысяч квадратных километров и всего-навсего двести двадцать тысяч населения. В основном горы и реки. И золота – завались, под ногами валяются самородки. Хорошее место. Богатое. Только зима там холодная, и длится она девять месяцев. А лето ничем не лучше зимы.

Свист показал пальцем на кружок, нарисованный красным карандашом, и сказал, что это прииск Лебяжий. Двадцать лет назад он был одним из богатейших золотых месторождений. А рядом, по притокам реки Колымы, – другие места, тоже небедные. Прииск Первомайский, Горный… В ту пору все они входили в золотодобывающую артель «Линза».

Драгоценный металл сдавали государству по договорным ценам, потому что в ту пору фиксированной цены не было. Да и законы о добыче золота были либеральные. Совсем не те, что сейчас. Это был хороший бизнес для работяг и, конечно же, для начальства. Многие люди тогда нажили состояния. Но подавляющее число старателей сгинули в вечной мерзлоте от голода и болезней.

Олег Иванович Носков был генеральным директором «Линзы». Часть золота, что он сдавал государству, тут же, на месте, покупал обратно с большой скидкой. И на самолетах отправлял слитки и песок на материк, то есть на Большую землю, в центральные города России. В Москве и Пскове у Носкова были предприятия по производству ювелирных украшений: золотые браслеты, цепочки, кольца… Как водится, на приисках вели отчетность: сколько золота добыли, какая выручка и прибыль. Но где сейчас та отчетность? За давностью лет никто не скажет.

– Только вот тут, – Свист пнул ногой свой раздувшийся от бумаг портфель, давно потерявший первоначальный цвет и оригинальные замки, взамен которых приделали другие, – тут сохранились бумажки, которые позволяют судить, сколько золота ушло из Магадана на Большую землю за те пятнадцать лет, что Носков руководил «Линзой». Посмотрим другие бумажки и узнаем, сколько золота поступило на ювелирные фабрики. Многие документы, которые числятся навсегда утраченными, остались у меня. На память о прожитых годах. И больших деньгах.