Любовь, похожая на смерть

Женщина громко закричала. Гурский прикурил сигарету, плюнул на пол.

– У тебя, старик, нет сердца. На том месте, где должно биться сердце, кусок камня. Посмотри, как жена мучается.

Романенко до боли сжал челюсти, сомкнул веки и так замер. Поднявшись на ноги, Гурский взял со стола молоток.

* * *

Первые несколько часов, проведенные в тюрьме Главного управления внутренних дел Москвы, показались Солоду вечностью. Его одиночная камера, насквозь провонявшая хлоркой, находилась в подвальном этаже. Окошко под потолком оказалось таким маленьким и мутным, что дневной свет внутрь почти не проникал. Над дверью весь день и всю ночь горела яркая лампочка в металлической сетке. Вдоль правой стены узкая койка, на которой в дневное время лежать и сидеть не полагалось. Поэтому Солод томился, усевшись на привинченном к полу табурете за крошечным столиком. Он мусолил страницы книги, что привез из дома. Это был роман, написанный живым выразительным языком, местами смешной, местами грустный. Но теперь смешные эпизоды виделись Солоду в темном свете, а грустные сцены казались беспросветно глупыми, надуманными. Чтение вызывало приступы раздражения.

Солод откладывал книгу и принимался ходить по камере взад-вперед. Всего пять шагов от двери до стола и обратно. Измученный этими телодвижениями, он снова падал на табуретку и листал книгу. Из коридора доносились шаги – это через глазок в железной двери за задержанным внимательно наблюдает тюремный контролер.

Солод немного оживился, когда ближе к вечеру его вызвали на первый допрос. В следственном кабинете он увидел Девяткина и своего адвоката. Девяткин заявил, что завтра Солоду будет предъявлено обвинение в организации похищения и убийстве при отягчающих обстоятельствах гражданки Веры Панич двадцати пяти лет, жительницы поселка Дачное.

– Если у вас есть вопросы или заявления, можете сделать их сейчас, – сказал Девяткин.

Солод проворчал, что отказывается давать показания и не станет отвечать на вопросы. Затем сложил руки на груди и угрюмо замолчал. Адвокат механически кивал головой и что-то черкал в блокноте. Девяткин вызвал конвой и приказал отвести задержанного в камеру.

Вернувшись, Солод снова стал мусолить книжку, но на этот раз с интересом. Во время несостоявшегося допроса адвокат несколько раз подмигнул ему. Значит, все в порядке. Надолго в этой клетке Солод не задержится.

До вечера, когда дали отбой и погасили свет, он просидел на табуретке, вспоминая одну историю.

Стояла ранняя весна, моросил дождь вперемежку со снегом, лужи покрывал ломкий лед. Над старым одноэтажным зданием на задворках усадьбы, где он принимал посетителей, поднималось серое облако печного дыма. Хозяин расположился на низком лежаке; он шуршал газетами, отрываясь от чтения, слушал, как в окно барабанят тяжелые капли, а под полом скребутся голодные мыши.

Это был понедельник, неприемный день, поэтому в соседней комнате не сидели ни секретарь, ни люди, которым назначена аудиенция. Скромно одетая женщина внесла поднос с пирогами, орехами, халвой и большим фарфоровым чайником, расписанным цветами и вязью арабских слов. Поставила поднос на низкий столик возле топчана и удалилась неслышными шагами.

Дверь не успела закрыться, как зазвенел звонок переговорного устройства, и начальник службы безопасности Вадим Гурский сказал, что все готово, человек дожидается в служебном помещении.

– Давай его сюда, – ответил Солод.

Через минуту вторая дверь, ведущая в комнату охраны, открылась. Порог переступил долговязый мужчина в очках. Вытянутое лицо, вьющиеся каштановые волосы, усики. На длинном носу очки в пластиковой оправе с треснувшим стеклом. Одет в костюм, какие давным-давно вышли из моды, свежую белую рубашку и однотонный галстук. В руках зачехленная гитара. Выглядит как учитель музыки из младших классов и волнуется, словно сейчас ему предстоит провести первый в жизни урок, решил Солод. В целом картина благостная. Пожалуй, мужчина больше похож на пуделя, чем на учителя. На ласкового домашнего пуделя, исхудавшего и запущенного. Вид портил распухший нос, ссадина на скуле и синяк под левым глазом.

Сопровождал мужчину Вадим Гурский. Начальник службы безопасности остановился у окна и скрестил руки на груди. Он кивнул мужчине на стул, стоявший у противоположной от кушетки стены – мол, садись и не мозоль глаза. Человек робко устроился на стуле, прислонив гитару к стене, наклонил вперед корпус. Словно собирался сказать, что очутился здесь не по своей воле. Утром его, полусонного, вытащили из кровати незнакомые люди. Ни слова не говоря, набили морду. И дали пять минут, чтобы привести себя в порядок и выбрать лучшие из тряпок, что болтались в шкафу. Мужчина шмыгнул носом и ничего не сказал.