Раскрутка

Таран рассеянно кивал головой, смолил сигарету. Плеснул в стакан спирта с водой и прикончил свое пойло одним глотком. Он шлепнул ладонью по столу и сказал:

– Ты книжки писать не пробовал?

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что у тебя бы это получилось – истории сочинять. Особенно для детей. И юношества. Ты искал на лиманах домик какого-то там художника, которого не видел хрен знает сколько лет. Хотел забрать его рисунки. На добрую память. А я должен в это верить?

– Но я рассказал все, как есть. – Радченко прижал руки к груди. – У меня характер авантюрный. Люблю приключения, дальние походы и все такое. Другой бы на лиманы не сунулся, а я запросто.

– А это что? – Таран показал пальцем в дальний угол палатки, где на мешковине лежали ружейный обрез, пакет с патронами и пистолет. – Хочешь, за тебя расскажу? Купил ты это дело на рынке в Краснодаре. Так, для самообороны, потому боялся встретить людей, которые не в ладах с законом. Правильно?

Радченко хотел что-то сказать, но хозяин только рукой махнул.

– Ладно, не балаболь, – поморщился он. – Пожалей мои уши. Они ведь завянут, даже не успев расцвести. Пышным цветом.

Таран поднялся, откинув полог палатки, вышел на воздух. Свистнул, что-то сказал на ухо своему порученцу и вернулся обратно. Молча посидел за столом, угостился спиртом и сказал:

– Лекарство, помогает от всего на свете. От поноса, от жары. Но главное – от бессонницы. Что не доспал ночью, наверстываю днем.

На палатку легли чьи-то тени, порог перешагнул худой загорелый мужик. Радченко взглянул на него – и захотелось перекреститься. Русые волосы, повисшие грязными сосульками, достают до плеч, щеки ввалились. К ветхой майке прилипла рыбья чешуя. Штаны обрезаны чуть ниже коленок, а на ногах резиновые галоши. Радченко узнал художника с первого взгляда, хотя видел его лишь на фотографиях годичной давности, что показывала Дунаева.

За этот год он почти не изменился, только похудел и отрастил волосы, потому что штатного парикмахера в артели, видимо, не было. Двигался Петрушин как-то неуверенно, робко, словно боялся, что хозяин палатки поднимется из-за стола и заедет ему по голове табуреткой. И еще эти глаза… Какие-то странные, потухшие, мертвые, как у дохлой рыбы. Впрочем, для покойника внешность просто потрясающая. За свою адвокатскую практику Радченко навидался всяких видов, в том числе был свидетелем того, как мертвые превращались в живых и наоборот. Но к этому явлению оказался не готов.

– По вашему указанию прибыл, – по-военному отрапортовал Петрушин.

– Присаживайся… – Таран улыбнулся, показывая на свободный табурет. – У меня для тебя сюрприз. Добрая новость.

Петрушин осторожно присел на край табурета. Сюрпризов он ждал только неприятных, а добрых вестей не получал месяцами.

– Вот у нас какое трогательное событие, – Таран показал пальцем на Радченко, – армейский друг у тебя объявился. Столько лет не виделись. А он искал тебя в Краснодаре. С ног сбился, столько людей побеспокоил. А потом узнал, что у тебя домик на лиманах. Собрался, подпоясался и двинул сюда. Жизнью рисковал, по болотам лазил. Так хотел старого корешка обнять. Я и сам растрогался. Как говорится, только раз бывает в жизни встреча…

Таран засмеялся. Петрушин сидел неподвижно, опустив взгляд, разглядывал хлебные крошки на столе. Радченко гадал про себя, чем закончится долгожданная встреча армейских друзей. Хороших вариантов не просматривалось.

– Ну, ну же, кореша, – улыбался Таран. – Встаньте, обнимитесь. Поговорите за жизнь. Вспомните ту девку, что вышла замуж за лейтенанта. И выпьем по сто наркомовских грамм за воскрешение из мертвых. Нечасто такое случается. Да? Олег, ведь тебя подстрелили, правильно? Тогда почему не закопали?

Петрушин уже открыл рот, но Таранов неожиданно подскочил с места и ударом ноги выбил из-под него табурет. Когда художник грохнулся спиной на пол и попытался встать, Таран подметкой башмака наступил ему на живот и, пригнувшись, ударил кулаком по лицу. Размахнулся и вделал еще раз, целя костяшками пальцев в ухо. И снова ударил с разворота, по скуле. Левым кулаком въехал в шею с такой силой, что голова Петрушина запрокинулась назад. Таран отступил в сторону, перевел дыхание и как ни в чем не бывало сел за стол.

– Теперь пошел вон, – приказал он художнику. – Падаль.

Когда тот выполз из палатки, Таран глянул на Радченко.

– Ты басни сочиняешь, а вместо тебя страдают посторонние люди, – сказал он. – Запомни сразу и навсегда. Мужики тут честные, работящие. Они не любят художественный свист. Если уж станешь что о себе рассказывать, говори правду. Понял?