Способный ученик

     И опять проклятый ящик застрял на полдороге.

     Он услышал, как открылась и захлопнулась дверца "порша".

     У  Тодда  вырвался   сдавленный   стон.   Он   втиснул   шкатулку   в перекосившийся ящик и ударил по нему ногой. Ящик закрылся. Мгновение  Тодд смотрел на него в каком-то оцепенении, а затем  кинулся  прочь.  Он  успел сбежать до середины лестницы, когда послышались быстрые  шаги  отца.  Тодд лег животом на перила, беззвучно съехал вниз и - в кухню.

     А в дверь уже барабанили.

     - Тодд! Это я, открой!

     А вдалеке уже звучала сирена "скорой помощи".

     Дюссандер, кажется, снова впал в забытье.

     - Сейчас, пап!

     Он положил почтовые листки так, чтобы создавалось впечатление,  будто их в спешке уронили на стол, и лишь затем пошел открывать дверь.

     - Где он? - спросил на ходу отец.

     - В кухне.

     - Ты молодчина. Ты все сделал как надо. - Отец привлек  его  к  себе, пытаясь грубоватыми мужскими объятиями скрыть некоторую растерянность.

     - Надеюсь, что ничего не забыл, - скромно сказал Тодд и повел отца на кухню.

     Боудены всей семьей навестили мистера Денкера  в  больнице.  Тодд  не знал, куда себя  держать  в  продолжение  всей  этой  тягомотины  в  стиле "вы-должны-беречь-себя" и "с-вашей-стороны-чрезвычайно-любезно", поэтому он был даже рад, когда его подозвал мужчина с соседней койки.

     - Три минутки, молодой человек, - сказал мужчина извиняющимся  тоном. Он лежал в гипсовом корсете, подвешенный на каких-то блоках и тросах. - Вы имеете дело с Моррисом Хейзелем, который сломал себе позвоночник.

     - Неприятная штука, - сочувственно сказал Тодд.

     - Неприятная  штука,  вы  слышали?  Молодой  человек  умеет  выбирать деликатные выражения.

     Тодд начал извиняться, но Хейзель с улыбкой остановил его  жестом.  У мужчины  было  бескровное  измученное   лицо,   лицо   старого   человека, прикованного к больничной койке и  готового  к  любым  поворотам  в  своей жизни... в основном малоприятным.  В  этом  смысле,  подумал  Тодд,  он  и Дюссандер - два сапога пара.

     - Не надо, - сказал Морис. - Не надо отвечать на  мой  выпад.  Я  вам чужой человек. Почему вы должны переживать из-за чужого человека?

     - Никто из нас не остров в этом мире... - начал Тодд.

     Моррис засмеялся.

     - Молодой человек знает наизусть Донна! Кто бы мог подумать! Скажи, а как дела у твоего друга и моего соседа?

     - Врачи говорят, для своего  возраста  он  довольно  быстро  идет  на поправку. Ему ведь уже восемьдесят.

     - Это таки возраст, - согласился  Моррис.  -  Он  у  тебя  совсем  не разговорчивый.  Но  из  того,  что  он  сказал,  я  так  понял,   что   он натурализованный. Вроде меня. Сам я поляк. То есть я родился в  Польше.  В Радоме.

     - Правда? - из вежливости спросил Тодд.

     - Представь себе.  Знаешь,  как  в  Радоме  называют  канализационные крышки?

     - Нет, - улыбнулся Тодд.

     - Беретки, - засмеялся Моррис, а за ним и Тодд. Дюссандер покосился в их сторону и слегка  нахмурился,  но  тут  Моника  отвлекла  его  внимание каким-то вопросом.

     - Значит, твой друг натурализованный.

     - Да, - сказал Тодд. - Он из Германии. Из Эссена. Знаете такой город?

     - Вообще-то, я мало  где  бывал  в  Германии,  -  ответил  Моррис.  - Интересно, что он делал во время войны.

     - Не знаю, - уклончиво сказал Тодд.

     - Ну да. В общем, неважно. Война, когда это  было.  Скоро  в  Америке подрастет поколение, из которого кто-то, может быть,  станет  президентом, да-да, президентом, и он уже ничего не будет знать про ту  войну.  Он  уже может спутать чудо-победу при Дюнкерке с  переходом  Ганнибала  на  слонах через Альпы.

     - А вы воевали? - спросил Тодд.

     - Можно сказать, что воевал... Да, в наше  время  не  каждый  молодой человек будет навещать старика... даже двух стариков, если со мной вместе.

     Тодд скромно улыбнулся.

     - Что-то я устал, - сказал Моррис. - Попробую поспать.

     - Поправляйтесь.

     Моррис благодарно кивнул и закрыл глаза. Когда Тодд подошел к постели Дюссандера, родители уже собирались откланяться, отец поминутно поглядывал на часы и ахал, что они нарушают больничный режим.

     Хейзель проснулся среди ночи, едва сумев подавить в себе крик.

     Теперь он знал. Теперь он точно знал, где и когда судьба свела его  с тем, кто в эти минуты спал на соседней койке.  Только  в  те  времена  его звали не Денкер. Отнюдь.