За обедом он говорил о немецких писателях, о послевоенном восстановлении Германии, о своей работе на заводе "Эссен Мотор". Дик Боуден задал ему несколько толковых вопросов и как будто остался доволен услышанным. Моника Боуден выразила удивление тем, что он так поздно решился переехать в Америку, и Дюссандер, близоруко щурясь, поведал о смерти своей жены. Моника была само сочувствие.
И вот, они попивали отвратительный коньяк, когда Дик Боуден вдруг сказал:
- Может быть, я вторгаюсь в личное, тогда, мистер Денкер, пожалуйста, не отвечайте... но что, хотелось бы знать, вы делали во время войны?
Мальчик напрягся - впрочем, едва заметно.
Дюссандер улыбнулся и начал нашаривать на столе сигареты. Он их отлично видел, но важно было сыграть без единой ошибки. Моника подала ему пачку.
- Спасибо, дорогая. Вы замечательная хозяйка. Моя покойная жена и та могла бы вам позавидовать.
Польщенная Моника рассыпалась в благодарностях. Тодд глядел на нее волчонком.
- Нет, не вторгаетесь, - обратился Дюссандер к Боудену-старшему, закуривая. - С сорок третьего я, по возрасту, находился в резерве. В конце войны стали появляться надписи на стенах... кто-то высказывался по поводу Третьего рейха и его сумасшедших создателей. В частности, одного - главного - сумасшедшего. - Спичка догорела. Лицо Дюссандера было почти торжественным. - Многие испытали облегчение, видя, как все оборачивается против Гитлера. Огромное облегчение. - Тут он обезоруживающе улыбнулся. Следующую фразу он адресовал непосредственно Дику Боудену - как мужчина мужчине. - Хотя никто, сами понимаете, не афишировал своих чувств.
- Ну ещё бы, - со знанием дела сказал Боуден-старший.
- Да, не афишировал, - печально повторил Дюссандер. - Помню, как-то мы своей компанией, четверо или пятеро близких друзей, сидели в кабачке после работы. Тогда уже случались перебои со шнапсом и даже пивом, но в тот вечер было и то и другое. Наша дружба прошла испытание временем. И все же когда Ганс Хасслер заметил вскользь, что фюрера, вероятно, ввели в заблуждение, посоветовав ему открыть русский фронт, я сказал: "Побойся Бога, что ты говоришь!" Бедный Ганс побледнел и быстро сменил тему. Через три дня он исчез. Больше я его не видел, и остальные, по-моему, тоже.
- Какой ужас! - прошептала Моника. - Еще коньячку, мистер Денкер?
- Нет, нет, спасибо, - улыбнулся тот. - Хорошего понемножку, как говаривала моя теща.
Тодд нахмурился.
- Вы думаете, его отправили в лагерь? - подал голос Боуден-старший. - Вашего... Хесслера?
- Хасслера, - деликатно поправил Дюссандер. И помрачнел. - Многих постигла эта участь. Лагеря... позорная страница Германии, за которую наш народ будет казниться тысячу лет. Вот оно, духовное наследие, оставленное Гитлером.
- Ну, это уже вы чересчур, - заметил Дик Боуден, закуривая трубку и выпуская ароматное облачко. - Насколько мне известно, большинство немцев даже не подозревало о том, что происходит. В Аушвице, считали местные жители, работает колбасный завод.
- Фу, какая мерзость. - Взгляд Моники, обращенный к мужу, призывал его закрыть тему. - Вы любите запах табака? - улыбнулась она гостю. - Я обожаю этот запах!
- Я тоже... - поспешил согласиться тот, подавляя непреодолимое желание чихнуть.
Тут Боуден-старший перегнулся через стол и хлопнул сына по плечу. Тодд подскочил.
- Ты у нас сегодня тихий какой-то. Не заболел, а?
Тодд странно улыбнулся, одновременно и отцу и гостю.
- Да нет, пап. Просто я слышал про все это.
- Слышал?! - изумилась Моника. - Тодд, что ты...
- Мальчик сказал правду, - вступился за него Дюссандер. - В этом возрасте они могут себе позволить говорить правду. Нам, взрослым, это уже бывает не под силу, не правда ли, мистер Боуден?
Дик засмеялся, кивая в знак согласия.
- А что если я предложу Тодду прогуляться со мной до дома? - спросил Дюссандер. - Хотя ему, конечно, пора садиться за уроки.
- Тодд очень способный ученик, - словно по инерции похвалилась Моника, озадаченно глядя на сына. - Одни пятерки и четверки. В последней четверти он, правда, схватил тройку по французскому, но к марту, сказал, все будет тип-топ. Да, Тодд с мыса Код?