Том 4. Начало конца комедии

ВАРВАРА ИВАНОВНА (с той деспотичностью, которая вырабатывается иногда у слепых к поводырям). Зачем вы меня на мягкое? Я же не люблю на мягком! Простите, мальчики, я очень волнуюсь: от людей отвыкла. Берточка, вы, пожалуйста, если начну заусеницы теребить или пальцами хрустеть, меня одергивайте. Мальчики, мы одни здесь?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варя.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Да, Варвара.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Как у вас голоса похожи, мои мальчики. О, Надя, конечно, знала, что рано или поздно все выплывет. Берта, достаньте пакет. Вот здесь тридцать два письма Сергея Павловича к ней. Когда прочитаете, поймете всю глубину их чувств. Многие я знаю наизусть: я много раз их перечитывала, когда еще видела. Тут с ятями, мальчики…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ (рассматривает письма). Варвара, ты все-таки пойми, что мы, черт возьми, не мальчики! Мы старые уже, я вот третьи очки меняю, а ты — мальчики да мальчики! У Василия верхняя челюсть вставная, а ты…

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Не перебивай меня! (Хрустит пальцами.) Сядь рядом, я должна тебя за руку взять. Вот, теперь слушай! Твой настоящий отец — Серж Оботуров, а не Василий Зайцев!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ну и что? Великое дело, право! Зачем руку брать и вообще мелодраму разводить?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Погоди-ка, погоди… Ну, то, что ты был ее любимым сыном, — это я на своей шкуре испытал. Тебя она никогда не драла крапивой…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Перестань врать! Она всегда одинаково нас драла!

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Это ты врешь! Тебя она за ухо дернет — и все! А меня — крапивой!

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Остановитесь! Все вы выдумываете! Никого из вас она не драла! О, она так радостно воспринимала жизнь: солнце… жука… цветы… зиму… Помню, в конце нэпа, мы голодные были, мороз ужасный, я совсем девчушка еще, и мы ходили по рынку и облизывались: денег не было, продавали бронзовую статуэтку Наполеона, а ее никто не покупал. И вот один мужик, рыночный, красно-синий с морозу, говорит ей простое совсем: «Замерзла, красавица?!» Подмигнул этак и угостил леденцами, и Надежда так и засияла! И до вечера сияла, хотя Бонапарта мы не продали, он бронзовый был — кому нужен?.. О, Надя иногда празднично жила! И Василий Михайлович Зайцев слишком нуждался в легкости ее духа, чтобы от нее уйти. И он все знал — и ничего не знал: слишком не хотел знать, чтобы знать. И он записался рядовым в ополчение в сорок первом, хотя мог сидеть под тремя академическими бронями… Такова жизнь, мои мальчики!

БЕРТА АБРАМОВНА. Варвара Ивановна, вы просили напоминать, если будете хрустеть пальцами.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Нет-нет, я ни чуточки не волнуюсь, я не буду, не буду хрустеть пальцами… Серж ушел добровольцем на ту войну, а Вася — на эту. Они в одном классе учились в гимназии, и у обоих Надя была первой замечательной любовью, гимназической любовью. Он там дальше пишет с фронта: «Коленопреклоненная просьба к вам, светлая невеста моя, пишите хоть коротко, но чаще, марок не ставьте и непременно обозначайте чин…» Это не то, это неважно, а вот: «Ах, светлая любимая моя, моя маленькая вакханочка, сколько новых неизведанных чувств, мыслей, сколько ужасов, сколько горя и сколько чего-то высоко прекрасного в войне…» Видите, какой он еще был наивный и восторженный, он не в состоянии был понять, что ведет войну антинародную, империалистическую…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. А кем он там был-то, этот милитарист?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Сережа Оботуров имел чин есаула, командовал конным соединением у Брусилова.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Что такое есаул?

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Все есаулы потом к белым убежали.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Имея ультраквасное мировоззрение, мой тятенька тоже, скорее всего, оказался в Крыму вместе с Деникиным и удрал в Турцию?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Нет. Он был ранен, попал в госпиталь и вместе с госпиталем в плен. Последняя открытка от первого апреля шестнадцатого года. Она и лежит последней в пачке. Найдите ее, мальчики. А на родину Сергей Павлович больше не вернулся, здесь ты прав, Даня.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Найди открытку, Вася. Ну, а к чему все-таки нас это обязывает и чем, собственно говоря, грозит? Ни к чему не обязывает и ничем не грозит. И потому не будем делать из мухи слона.

Возвращаются с огромными авоськами ананасов Галина Викторовна и Аркадий.

АРКАДИЙ. Галина Викторовна утверждает, что и Василий Темный и Иван Калита обожали ананасы в шампанском.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Оставим Василия Темного пока в покое. Вы мне объясните, как мама могла от Оботурова понести, ежели он всю дорогу в эмиграции, а она тут? Что он, как Рейли или же Борис Савинков, мог взад-вперед через границу шастать?