Прыжок в темноту

– Вам виднее, – Федосеев лишь пожал плечами. – Я оставлю здесь пару наших оперов охранять место происшествие до приезда следователей прокуратуры. Что еще от меня требуется? Оружие, люди?

– Карабин, пистолет и рация не помешают, – кивнул Колчин. – Плюс патроны.

– Рации нет. Пистолет у вас свой остался. Карабин и патроны дам.

– Сейчас мы пойдем к костру. Вы послушаете Мамаева. Мне он уже все рассказал, теперь ваша очередь послушать. Постараетесь запомнить, что он скажет. Как только прилетите обратно в Астрахань, следом за моей шифровкой, отправьте в Москву свой отчет. Опишите все, что увидели своими глазами и услышали от бывшего заложника.

***

История Николая Мамаева, единственного оставшегося в живых свидетеля, оказалась простой и грустной.

Отслужив армейскую службу, и окончив железнодорожный техникум, он пять лет работал помощником машиниста локомотива, гонял товарные составы по всей стране, пока случайно на танцах в родном городе не встретил свою будущую жену Тоню. Сыграв свадьбу, они начали строить семейную жизнь в комнате общежития на окраине Ярославля. Когда родился ребенок, Мамаев ушел с железной дороги, чтобы оставаться ближе к молодой жене. Армейские друзья помогли устроиться в автосервис. Работа не то чтобы денежная, но без куска хлеба с маслом не останешься. Так прошло еще пять лет. Работа, дом, ребенок… И все бы ничего, но Мамаева как магнитом тянули дороги и дальние странствия, да еще праздников в жизни почему-то стало так много, что Коля потерял им счет. Новый хозяин автосервиса поставил вопрос ребром: или механик завязывает с пьянством или получает на руки трудовик и катится на все четыре. Праздничную жизнь заканчивать не хотелось, пришлось забирать трудовую книжку.

Приличной работы долго не находилось, деньги, отложенные еще в лучшие времена, кончились слишком быстро. Мамаев какое-то время перебивался случайными заработками, разгружал вагоны на товарной станции, и спускал деньги там же, в стоячей привокзальной пивной. Из «стекляшки» ноги не несли домой, в это убогое деревянное общежитие, где мебель ходит ходуном, когда под окнами грохочет проходящий мимо товарняк, а очередь в сортир чуть ли не по записи, как к хорошему дантисту. Из этой беспросветной копеечной жизни не виделось выхода. Ребенок вечно болел, а жена, красота которой облетела, как пыльца с бабочки, вызывала лишь раздражение, а чаще жалость.

Однажды Мамаев, проснувшись утром дома, нашел под продавленным диваном чужую женскую сумочку. Ключи, несколько мятых купюр, дешевая косметика. Он с трудом вспомнил, что накануне на задах вокзала ударил по лицу какую-то бабу, когда она упала, приложившись головой о бордюрный камень, сунул под куртку эту клятую сумочку. В дневной сводке происшествий по телеку передали, что некая гражданка была жестоко избита и ограблена неподалеку от здания вокзала. Сейчас врачи борются за жизнь постраждавшей, приметы преступника известны и вопрос его задержания – это вопрос времени. Мамаев, всегда не сдержанный на руку, словно предчувствовал, что судьба рано или поздно загонит его на тюремную шконку. Он незаметно выбрался из общаги, утопил сумочку под решеткой ливневой канализации, вернувшись, раздавил в одиночестве чекушку и побросал в рюкзак шмотье.

На столе оставил записку, мол, подвернулась срочная денежная работа. В бригаде шабашников, которые не первый год строят в Подмосковье дачи и всегда при хороших заказах, не хватает каменщика. Его берут на работу с испытательным сроком. Билет на поезд уже в кармане. За сезон, до середины осени, он сможет намолотить приличные деньги. Ясно, не было ни бригады шабашников, ни заказов… Но пролеживать бока на диване, дожидаясь ментов, слушать ворчание жены, видеть болезненное лицо сына, не осталось сил. Может, оно и к лучшему, что он той бабе по репе въехал. На попутках Мамаев добрался до Коломны, оттуда электричкой до Москвы. Вот уже четыре с лишним года прошло, а за все это время он лишь однажды побывал дома, но там не зажился. Показалось, что жена не сильно-то ждала. Навестил мать, отвел сына на представление в заезжий цирк и купил обратный билет.

Он мотался по стране, не отказываясь ни от какой работы. Когда бывал при деньгах, еще не успев дойти до ближайшей пивной, заворачивал на почту и отбивал переводы Тоне и матери. Года полтора назад Мамаева занесло в Астрахань. Что он забыл в этих краях, теперь уже запамятовал. Хорошо помнит, что стоял апрель, вечер ясный, как день. Было так тепло, что зимних сапогах на рыбьем меху гудели ноги, а пиво в вокзальном буфете отдавало несвежей рыбой. Там к нему и подвалил Воловик с каким-то придурком. Спросили, что он тут делает, какой работой интересуется. Мамаев, любивший прихвастнуть, ответил, что он швец и жнец… И даже строитель. Но большей частью по автомобильному делу. С завязанными глазами переберет движок любой таратайки с космическим пробегом, и машина еще столько же набегает. Воловик с дружком переглянулись и заказали водки. Судьба Мамаева была решена. Он смутно помнит долгую поездку по степи. Темная ночь, ветер, вокруг ни огонька.