Суд Линча

– Ладно, черт с ней, с Золушкой… А для тебя эти походы в кабаки добром не кончатся, придется не творчеством заниматься, а сифилис лечить, – услышав звонок в дверь, Леднев быстро поднялся и пошел в прихожую. – Ладно, Игорь, – на ходу проговорил он, – ты отправляйся домой, отдыхай.

Леднев открыл дверь, впустил в прихожую Мельникова. Виноградов засобирался. На его лице блуждала улыбка, тяжелый разговор закончился.

– Так сценарий я оставляю? – спросил он Леднева. Раскланявшись с Мельниковым, Виноградов согнулся, натягивая на ноги ботинки. – Ты уж сам его дожми.

С усилием разогнувшись, Виноградов с чувством потряс руку Леднева и побежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, будто боялся, что его остановят.

– Черт, как мне все надоело, – Леднев сел в кресло и достал из пачки сигарету. – Этот творческий союз с Виноградовым начинает меня тяготить, – он полистал страницы сценария. – Все не то. Клянусь, это последняя наша работа. Все надо заново переделывать. Садись, не стой в дверях. Подумать только, он почти ничего не исправил в сценарии. Даже фразу «У меня нет другого выхода» и ту оставил. Эти слова встречаются в каждом детективе. Вот теперь и у меня будут.

– Вычеркни и дело с концом, – Мельников остался стоять, прислонившись плечом к косяку двери. – В моей машине внизу сидит Жамин, судмедэксперт. Вчера вечером он закончил экспертизу, написал заключение для следствия. И вот нашел время поговорить. Ему в Москву было нужно, я подвез. Подумал, может, у тебя будут к нему какие вопросы.

– Что же ты сразу не сказал? – Леднев встал с кресла. – Правильно, что привез этого Жамина. Как его имя-отчество? И почему он не поднялся наверх? Почему ждет в машине?

Леднев шарил под вешалкой в поисках ботинок, но они, как назло, куда-то пропали.

– У тебя лифт не работает, а у него нога болит, – пояснил Мельников. – Вон твои ботинки.

– А, спасибо, – Леднев натянул туфли, сунул в карман ключи. Не дойдя пары шагов до порога, обернулся. – Ну, Егор, скажи…

– Это строфантин, – сказал Мельников. – Лекарство, о котором я тебе говорил ещё тогда, на твоей даче. То самое лекарство.

– Вот же твою мать… Твою мать… Вот же…

Леднев с силой дернул на себя ручку двери.

* * *

Врач Николай Жамин, которому порядком надоело ожидание в душном салоне «Жигулей», вылез из машины и доковылял до садовой скамейки под раскидистым старым тополем. Не зная, чем себя занять, он выкурил две сигареты, прочитал все надписи на скамейке и теперь следил глазами за худой беспородной собакой, задравшей лапу у соседнего куста.

Он с неуместной сейчас радостью замахал руками Мельникову и другому незнакомому мужчине, выходившим из подъезда, и даже хотел свистнуть им, не заметившим его на скамейке, но, вспомнив о своей скорбной миссии, передумал свистеть. Предстоящий разговор не сулил ничего веселого. Жамин выругал себя за то, что согласился неизвестно зачем приехать сюда к этому человеку, на чьи фильмы он ходил ещё в студенческие годы. Предстояло объяснить Ледневу причины смерти бывшей жены. Судмедэксперт немного робел. Он поднялся навстречу Ледневу, в эту минуту Жамин ненавидел свою работу.

– Погода сегодня жаркая, – сказал Жамин первое, что пришло в голову, и пожал руку Леднева.

Мельников дождался, пока Леднев с Жаминым усядутся на скамейку, а сам остался стоять.

– Николай, будь добр, расскажи Ивану Сергеевичу все то, что ты рассказал мне, – попросил он, наклонившись над Жаминым. – Конечно, без лишних подробностей, которые знать обычному человеку совсем не обязательно.

– Собственно, я делал повторное вскрытие, провел некоторые исследования, фармакологическую экспертизу, например, – Жамин замялся, обдумывая, что можно сказать, а о чем лучше умолчать. – Патологоанатом больницы, знаете, женщина, по рассеянности или неопытности упустила некоторые детали. Довольно важные. Правда, это не её профиль. Такое бывает.

– Вы не стесняйтесь, – сказал Леднев, – говорите все, как есть.

Жамин машинально погладил ладонью больное колено, снова мысленно выругал себя за то, что, поддавшись на уговоры Мельникова, должен ввязываться в эти объяснения, такие тягостные.

– Причиной смерти послужило лекарство типа строфантина, доза которого была превышена примерно в десять раз, – сказал Жамин. – Вашей бывшей супруге ввели внутривенно пять кубиков этого препарата. Понимаете, это весьма специфическое лекарство. Вот, например, мышьяк сохраняется в организме сколь угодно долго. Если человека отравили мышьяком сто или двести лет назад, причину смерти можно и сегодня определить безошибочно. Мышьяк практически не выводится из организма, не разлагается внутри человека, а сохраняется в нем. Во всем организме, даже в корнях волос. А строфантин… Месяц-полтора – и следов этого лекарства в организме не остается. Если бы я проводил экспертизу на пару-тройку дней позже, следов строфантина в организме уже не обнаружил. И мне бы ничего не осталось делать, как согласиться с выводами Громовой, что смерть наступила от остановки сердца.