Капкан на честного лоха

– Гладко у вас все получается, – проворчал Климов. – На бумаге и на словах все очень гладко. А на деле?

Климов оглянулся на Цыганкова. Парень спал на стуле, свесив голову на грудь. После бессонной ночи ему было не до техники.

Глава пятая

На следующий день Максим Короленко явился на работу с большим опозданием.

Накануне вечером он ездил в Шереметьево встречать жену Лиду, целый месяц гостившую у подруги, сдуру выскочившей замуж за турка. Вылет самолета из Стамбула по техническим причинам задержали на добрых два часа. Короленко не любил и не умел ждать. Наблюдая, как за окнами рождается темный вечер, он не находил себе места, метался по зданию аэропорта, словно зверь в клетке. Последними словами он ругал жену, улетевшую в Стамбул, будто там медом намазано. А заодно уж проклинал подругу жены и её мужа турка.

Когда объявили, что посадка самолета переносится ещё на полчаса, Короленко чуть не завыл в голос, он испытал, странное жжение в легких, левое веко задергалось. Максим был на пределе и дал себе слово: если рейс перенесут ещё хоть на одну минуту, он сядет в машину и поедет обратно в город. А супруга пусть хоть на такси добирается, хоть на автобусе, хоть пешком идет. Наконец, самолет прилетел.

Но на том муки Короленко не кончились, пришлось долго ожидать, когда разгрузят багаж. Жена привезла из Турции три пухлых чемодана и пять объемистых коробок, судя по их весу, набитых кирпичами. Пока дотащились до машины, доехали до дома, подняли поклажу в квартиру, наступила ночь. Но жене в этот поздний час припекло распаковывать коробки и демонстрировать мужу вещи, купленные в Турции.

В основном это были поделки тамошних ремесленников, всякое барахло, которым переполнены местные базары. Круглые и квадратные подносы, настенные бра и какие-то бессмысленные подвески, которые вообще не поймешь к чему привинчивать. «Правда, красиво? Правда, хорошо? Правда, стильно?» – спрашивала Лида, демонстрируя мужу все новые изделия турецких кустарей.

Короленко закатывал глаза, сжимал кулаки, сдерживая поток ругательств, готовый, как блевотина, хлынуть из горла. Ясно, Лида хочет как-то украсить новую квартиру, внести экзотическую изюминку в интерьер. Но того не понимает, что все эти блестящие вещицы режут глаз, это подделка, туристический ширпотреб, копеечная дешевка.

Уже год, как Короленко живет с молодой женой, и только сейчас, этой жаркой ночью, вдруг обнаружил, что у Лиды совершенно нет вкуса. «А вот эту чеканку я повешу на кухне», – Лида распаковала новую коробку. Она вытащила и выставила вперед, держа двумя руками впереди себя, блестящий самоварным золотом поднос. Посередине какой-то невразумительный рисунок, внизу надпись восточной вязью.

Терпение Короленко лопнуло. Он размахнулся и врезал в поднос кулаком. Выскочив из рук жены, описав полукруг, поднос грохнулся на пол. «Ты рехнулась? Ты охренела, да? – вытаращив глаза, не своим голосом заорал Максим. – И стоило все это дерьмо тащить за тридевять земель? Только новую квартиру захламлять. Только все тут поганить. Я этой лабуды на ближайшей барахолке куплю. Сколько хочешь. Я бабки зарабатываю, а не на ксероксе печатаю. А ты одному и научилась – мои деньги тратить на всякое говно».

Разразившись этой тирадой, он погасил свет и упал на кровать. Даже не услышал, как соседи стучали в стену, мол, хватит там громыхать железяками и орать.

«Просто ты меня не любишь», – после долгой паузы крикнула Лида. Короленко не ответил. Жена не ложилась, рыдала на кухне. Максим ворочался, спрашивал себя: может, и вправду он не любит Лиду, и эта чеканка не имеет к скандалу никакого отношения? В этот ночной час почему-то хотелось быть честным перед самим собой. После некоторых раздумий, Короленко ответил утвердительно на поставленный вопрос и спокойно заснул.

Он проснулся оттого, что соседи за стеной слишком громко завели музыку. Повернул голову, глянул на часы и так резко подскочил на кровати, будто в зад воткнули шило. Господи, почти полдень. Он проспал все на свете. Скоро встреча с Надеждой Юрьевной и её мужем инвалидом.

Супруги рядом на кровати не оказалось. Но Короленко не обратил внимания на эту мелочь. Ничего, ещё немного поплачет – и всех дел. Ведь не повесится же. Хотя, имея такой дикий мещанский вкус, впору руки на себя наложить. Он, полусонный, путаясь в рукавах рубашки и штанинах брюк, наскоро оделся. Вставил в глаза контактные линзы, сполоснув лицо холодной водой, бросился к двери. В прихожей чуть не сбил грудью Лиду. Вот она, жива и здорова. Прорычав что-то невразумительное, он выскочил за дверь.