Награда для Иуды

– Как раз вчера вечером заходил один тип. Попросил передать письмо.

– Что за тип? Рост выше среднего, русоволосый?

– Не знаю. Если бы я запоминала всех мужиков, которые трутся о стойку животами, то провела лучшие годы жизни в дурке.

– Тогда, пожалуйста, прочитай мне письмо.

Настя нырнула под барную стойку. В трубке слышались хриплые стоны саксофона, стук барабана и бренчание электрогитары. Музыканты разминались перед открытием заведения.

– Я прочитаю письмо, а ты прибавишь к алиментам наценку на курьерские услуги. Годится? Тогда слушай: «Я обещал напомнить о себе, когда появится повод. Ты помог мне с моим делом, а я умею помнить добро. Тебе положены премиальные. По твоим меркам, это достойная сумма. Получить деньги ты сможешь в течение трех дней, начиная с сегодняшнего. Через три дня предложение перестает действовать. Свяжись со мной, В. Б.»

Настя дважды продиктовала номер мобильного телефона. Мальгин накарябал цифры на листке отрывного блокнотика.

– Спасибо, ты мне очень помогла.

– Ты знаешь законы лучше меня, – ответила Настя. – Но и я кое-что помню из этой грамоты. Помню, что алименты начисляются со всех форм материального вознаграждения, в том числе заработной платы и премиальных. Утаивание оных влечет…

– Обещаю ничего не утаивать.

– Когда это случиться? Число, месяц, год?

– Как только, так сразу, – Мальгин дал отбой. Его бывшая жена, если захочет, может испортить кому угодно, даже ангелу. Портить настроение – ее профиль.

Мальгин потянулся, глянул на часы и решил, что будет ждать до шести вечера. Если Поляковский не нарисуется, придется придумать какой-то предлог и войти в дом без приглашения. А там уж как фишка ляжет.

***

Между тем объект, интересовавший Мальгина, отлеживался на мягкой перине и, время от времени, поднимаясь с кровати, прикладывался к стакану и закусывал холодными варениками.

Всякий раз, когда в жизни возникали финансовые или бытовые трудности, когда на хвост садились менты, и нужно было срочно залечь на дно, Юрий Поляковский, к которому давно прилипли кликухи Поляк или Палач, отсиживался у своей близкой подруги. Деревянный старый дом на окраине Ногинска был во всех отношениях хорошим лежбищем, адрес которого в Москве знал единственный человек – Алексеенко.

Вчерашним вечером Поляк вместе с Олежкой Кучером вскрыли люберецкий тайник и доставили в пошивочную мастерскую «Олаф» два нарезных карабина с оптикой, четыре пистолета иностранного производства и несколько коробок с патронами, однако дверь не открыли. Поляковский, потерзав звонок, поднялся наверх, забрался на заднее сидение «Ауди», которую на прошлой недели отобрали у одного торгаша, вовремя не погасившего мизерный по нынешним временам долг, и, пока машина катила по темным переулкам, названивал боссу по всем известным телефонам. Странное дело, на звонки никто не отвечал. Тогда Поляк, нутром чуя недоброе, велел Кучеру, сидевшему за рулем, разворачиваться, ехать обратно к «Олафу». А там, на тротуаре, уже стояли тачки с мигалками и толкалось столько ментов и зевак, что из крейсера «Аврора» эту толпу не прошибешь.

Поляк, решив, что теперь, когда Алексеенко взяли менты, остался за старшего, сделал несколько распоряжений. Все завтрашние мероприятия на кладбище отменяются, стволы нужно немедленно отвезти в Люберцы и спрятать в том же месте, «Ауди» загнать в гараж и на время забыть о существовании этой тачки. Затем они с Кучером разбегутся в разные стороны и станут ждать известий. Если хозяин жив, в тюрьме он или на воле, обязательно даст знать о себе.

Поздним вечером на такси Поляк прикатил в Ногинск к своей подруге Альбине Тросиной. Сбросил ботинки и плащ в сенях, надолго заперся в туалете, сделав оттуда несколько звонков Алексеенко, но тот опять не ответил. Поляк вошел в спальню, чтобы пристроить на вешалке костюм, и обнаружил, что шкаф битком набит чужим шмотьем: платьями, костюмами, обувью. В углу комнаты одна на другой стояли коробки с импортными магнитолами. Поляк, запретившей сожительнице связываться с ворованными вещами, чтобы не притащить на хазу всю местную ментовку, показал пальцем на коробки и, дрогнувшим голосом спросил: «Это что такое, твою мать? Опять за старое взялась, сучье отродье?». «А на что я буду жить? – Тросина сделала морду кирпичом и уперла руки в бока. – На те копейки, которые ты мне даешь на бедность? А вещи это не ворованные, а чистые. Один пархатый дал на хранение, пока сам в отъезде». «Не хрена мне тут фуфлом двигать, – заорал Поляк, взбешенной примитивным враньем и наглостью Тросиной. – Какой еще пархатый? Ты, параша вонючая, за кого меня держишь?» «Ну, в последний раз», – заканючила Тростина. – Больше не принесу. Не принесу… Не принесу… Но ведь деньги где-то надо брать".