Бессонница

— Ральф? — услышал он голос Мак-Говерна. — С тобой все в порядке? Ральф открыл глаза. Никакой ауры — ни розовой, ни какой другой; только мать и сын, идущие в кафетерий выпить чего-нибудь прохладительного. И мать не хочет вести Пэта домой, потому что его отец снова запил после полугодового воздержания, а в подпитии он становится очень грубым… «Прекрати, ради всего святого, прекрати».

— Со мной все в порядке, — успокоил Ральф Мак-Говерна. — Просто соринка попала в глаз. Продолжай. Расскажи о своем друге.

— Да что теперь говорить… Он был гением, но за свою жизнь я убедился, что в обществе полно гениев. Думаю, эта страна набита гениями, мужчинами и женщинами настолько умными, что в их обществе чувствуешь себя полным идиотом. Большинство из них работает учителями в безвестности маленьких городков, потому что им это нравится. Уж Бобу Полхерсту такое положение вещей определенно было по душе.

Он видел людей насквозь, и это пугало меня… Поначалу. Потом я понял, что бояться не стоит, потому что Боб был добряком, однако при первом знакомстве с ним я испытал страх. Да и позже у меня то и дело возникала мысль, смотрит ли он на собеседника обыкновенными глазами или просвечивает насквозь, как рентгеном.

В кафетерии женщина наклонилась, держа в руках бумажный стаканчик с содовой. Малыш, улыбаясь, потянулся к нему и, обхватив обеими ручонками, залпом выпил. Розовое свечение вернулось в мир, и теперь Ральф был уверен, что не ошибся: мальчугана звали Патрик, а его мать не хотела идти домой.

Ральф не знал, откуда ему это известно, но он все равно знал.

— В прежние времена, — рассказывал между тем Мак-Говерн, — если выходец из центрального Мэна не был гетеросексуален на сто процентов, нужно было приложить немало усилий, чтобы не выдать себя и походить на «нормальных» мужчин. Иного выбора просто не существовало, кроме одного — ездить в Гринвич Виллидж <Район Нью-Йорка, населенный творческой интеллигенцией.> и, надев берет, проводить субботние вечера в странных джаз-клубах, где вместо аплодисментов щелкают пальцами. В те годы сама идея «выйти из кладовой» казалась смешной. Для многих из нас кладовая оставалась единственным укромным местом. Если только не хотелось, чтобы в темном месте подвыпившие парни превратили тебя в отбивную, весь мир должен был быть кладовой.

Пэт, допив содовую, швырнул стаканчик на землю. Мать попросила его поднять стакан и выбросить в мусорный бачок — ребенок выполнил задание вполне охотно. Затем женщина взяла сына за руку, и они медленно направились к выходу из парка. Ральф с беспокойством наблюдал за ними, надеясь, что тревоги и опасения женщины окажутся беспочвенными, но зная, что это не так.

— Когда я обратился за работой на историческое отделение средней школы — это было в 1951 году, — я только что получил диплом в Любеке и считал, что если устроюсь здесь без лишних вопросов, то смогу прижиться где угодно.

Но Боб только взглянул на меня — черт, внутрь меня — своими глазамирентгеном, и знание просто пришло к нему. Не был он и стеснительным.

«Если я решу предложить вам эту работу, а вы решите принять мое предложение, могу ли я быть уверен, мистер Мак-Говерн, что не возникнет никаких проблем в отношении ваших сексуальных предпочтений?»

Сексуальное предпочтение, Ральф! До этого дня я и мечтать не мог услышать подобную фразу, но она так легко слетела у него с языка.

Поначалу я отнекивался, мол, понятия не имею, что именно он имеет в виду, но все равно обиделся — так сказать, из общих принципов, — но потом еще раз посмотрел на него и решил унять свой пыл. Возможно, в Любеке мне и удалось провести некоторых людей, но только не Боба Полхерста здесь. Ему не исполнилось еще и тридцати и едва ли он бывал южнее Киттери больше десяти раз за свою жизнь, но он знал обо мне все, имевшее хоть какое-то значение, и на это ему понадобилось всего двадцать минут личной беседы.

— "Никаких неприятностей, сэр", — сказал я кротко, будто был барашком пастушки Мэри.

Мак-Говерн снова промокнул глаза платком, но Ральфу показалось, что на этот раз жест был, скорее, театральным.

— За двадцать три года, прежде чем я стал преподавать в Общественном колледже Дерри, Боб научил меня всему, что я знаю по истории и шахматам.

Он был непревзойденным игроком… Думаю, Боб вполне мог бы показать этому Фэю Чепину где раки зимуют. Лишь однажды я обыграл его, да и то после того, как болезнь Альцгеймера уже вонзила в него свои когти. После того я никогда больше не играл с ним.