Ричард Длинные Руки – граф, Стр. 23

– Да что Туман… я больше всего Ползунов боюсь. Вот это уже ужас так ужас…

– Или Зовунов, – сказал Ипполит. – Хуже них уже ничо и нет. Разве что Ночной Морок?

Я слушал, посматривал то на одного, то на другого. Выходит, на ночь здесь все погружается в сон, никто носа не высовывает за дверь. А по коридорам и залам разгуливают всякие… непонятности. Смертельные непонятности. С другой стороны, все вроде бы приноровились к такому образу жизни, вечером дружно ложатся спать, а утром с первым криком петухов все на ногах. Мелкие неудобства покрываются безбедной и сытной жизнью, хозяйка работой не морит, так чего еще надо людям, что не ломают головы над непонятками?

– Эй – сказал я, – Лавор, не спи! Скажи, почему все боятся заходить в озеро?.. Вроде бы самое что ни есть чистое. Утки плавают, лебеди… А гусей так целая стая плескалась!

Он проворчал сонно:

– Водяной Зверь.

– Это я слышал, – возразил я. – А кто-нибудь видел этого Водяного Зверя?

– Никто, – буркнул он и зевнул.

– А почему решили, что он есть?

Он посмотрел на меня, криво усмехнулся.

– А ты попробуй зайти в воду, – предложил он, – после захода солнца.

– Вообще?

Он не понял, переспросил:

– Это как вообще?

– От берега долго тянется мелководье, – пояснил я. – По щиколотку. Шагов десять, не меньше. Да и потом, чтобы зайти до колена, нужно шагов сто. Вода прозрачная, видно не только камешки – песчинки!

Он смотрел на меня почти с жалостью.

– Дурень, – сказал он проникновенно. – Даже на самом что ни есть мелководье он тебя достанет. Этот старый дурень Уэстефорд еще когда-то забавлялся… он это называет изучением тайн природы, клал в воду рядом с берегом кусочек мяса, дожидался, когда сядет солнце.

– И что?

– Сжирало моментально! А там воды на палец. Вот так!.. А теперь спи.

Он повернулся ко мне спиной, через минуту я услышал ровный храп. Я поежился, в мозгу стучат беспокойно молоточки. Если все верно, а с чего бы ему врать, мне ночью через озеро не перейти, не переплыть. Нужно бежать в другую сторону к мостику, а там уж и не знаю, пропустит он или нет. Но лучше через мост, вдруг да чары на меня не действуют, а вот Водяному Зверю все равно, устойчив я к магии или нет, сожрет и косточек не оставит, если челядь не брешет.

Через час я поднялся, мужчины спят, раскинувшись кто средь одеял на полу, кто на широкой лавке, Ипполит похрапывает на спине, слишком короткие веки создают впечатление, что не спит, а наблюдает за всеми, но глазные яблоки не двигаются, дыхание идет глубокое, ровное, конечности иногда подергиваются. От него такой густой запах вина, что его опасаться стоит меньше, чем Маклея. Тот спит беспокойно, всхрапывает, дергается, постанывает, суставы по-старчески громко трещат и даже постреливают, словно горящие поленья в камине. Раймон и Лавор спят крепко, оба свернулись калачиками, в таких позах можно проспать до утра, ни разу не перевернувшись.

Если кто-то проснется и увидит меня у дверей, то я иду искать отхожее место. Если кто-то наткнется на меня в коридоре – скажу то же самое. Если даже пройду мимо нужного места, я ж могу заблудиться, сколько я в этом замке? И вообще я человек деревенский, в трех соснах могу потеряться, а здесь среди каменных стен и не спится, и вообще страшно.

На цыпочках я добрался до двери, приоткрыл чуть. Сердце колотится, как пойманный воробей, а вслушивался до треска туго натянутых барабанных перепонок, нюх задействовал с такой силой, что вся кровь прихлынула к носу, раздула до безобразия, делая его чуть ли не размером с собачий. В глазах потемнело, затем зрение стало нечетким, зато проступили и начали наливаться причудливыми шероховатыми и ячеистыми красками странные пятна, линии, следы. Вот прямо от моих ног тянется слабая струя приторно-сладкого следа Марманды, вот надверном косяке горит кисло-едкий аромат пятерни Ипполита, а вот из той двери все еще идет лиловая фигура леди Элинор, вся из множества фигур, переходящих одна в другую так, что растянута на десятки, если не сотни фрагментов.

Я всматривался, если можно так сказать про запаховые образы, до рези в носу. Фигура леди Элинор вся ярче, отчетливее, в то время как остальные сильно потускнели. В черепе шум наполовину стих, и хотя голова все еще кружится и меня подташнивает, будто я на попавшем в бурю корабле, но, видимо, и у собак то же самое: нельзя жить, когда сверхчувствительность на все запахи, они тоже выделяют то, что нужно найти, будь это дикая утка в кустах, наркотики или взрывчатка, а дальше уже по выделенному следу, стараясь не замечать второстепенные.