Ричард Длинные Руки – граф, Стр. 2

Наконец крылья стали сухими и упругими, растопырились под солнцем, улавливая его мощь. Бабочка замерла, впитывая и запасая энергию для первого полета.

Я вздохнул, послал Зайчика вперед.

– Природа полна чудес, – объяснил я ему. – Но если будем щелкать хлебалом на всякую диковинку, никогда не доберемся до цели. Жизнь такова: либо – либо.

Из-под корней выглядывают мелкие зверьки, я сперва принял их за мышей, потом за гигантских мокриц. Под копытом Зайчика корень треснул, существо в панике ринулось прочь, волоча раздавленный зад, меня передернуло от омерзения.

Что за идиот экспериментировал с деревьями и лесными обитателями? То ли из тех безобидных идиотов, кто находит причудливый сучок и пытается сделать из него произведение искусства, то ли сумасшедший, пытавшийся создать новый вид искусства, меняя генокод лесных обитателей. Я еще понимаю создание разных крохотных фей, явно сотворенных из светлячков и фосфоресцирующих бабочек. Трудно ли, если знаешь, как менять генокод, но на кой хрен эти нелепые создания, что на чудовищ не тянут, а для милых зверьков слишком противненькие…

Впрочем, подумал я зло, еще есть такое понятие, как вкус. У некоторых вообще такой извращенный, что кошек заводят! Почему не мокриц, это не такой уж и сдвиг в психике, если сравнивать с кошатниками…

На громадной поляне торчат дольмены, как мне показалось издали, когда увидел поверх зеленых вершин странно скошенные коричневые колонны, но деревья раздвинулись, я выехал на поляну и придержал Зайчика.

Земля накрыта огромным скалистым плато, странно знакомым, а пять колонн… Дрожь пробежала по телу, мозг отказывался поверить, что это наполовину засыпанная ладонь с растопыренными пальцами. Загнутые кверху фаланги казались мне издали толстыми наклоненными колоннами, но теперь, вблизи, различаю даже четко вырезанные капиллярные линии.

Пес пронесся вперед, с разбегу запрыгнул на ладонь. Ветер сдувает листья с блестящего камня, отчетливо видны нестертые временем линии жизни и судьбы, на огромных пальцах множество черточек и линий, характерных для человека, уже пожившего и повидавшего. Гигантская ладонь, размером с теннисный корт, выглядит живой, так и кажется, что вот-вот сожмется…

– Бобик, – крикнул я предостерегающе, – ты бди!

Пес помахал хвостом, мол, за собой смотри, а я любого загрызу, пусть выкапывается. А если не загрызу, так напугаю, снова зароется уже с головой и ушами. Я пытался представить себе размеры всей фигуры, мозги скрипят и буксуют на месте, это что-то настолько циклопическое, что я просто не знаю, не понимаю, не верю, этого не может быть, потому что… да, потому.

Кажется, Гунтер рассказывал о погребенных городах и о том, как выкопали огромную яму, чтобы вытащить одну статую, а оказалось, что она установлена на крыше какого-то здания, наверняка многоэтажного. Так вот здесь эта статуя, даже если прямо на земле, будет повыше самых-самых небоскребов. В то, что нанесло земли, не поверю, не миллионы же лет промелькнуло, вот даже Геркуланум и Помпею быстренько откопали! Здесь какой-то могущественный колдун, как скажут, саму землю заставил двигаться, как морские волны: горы опускал, морское дно поднимал, так что глубоководные рыбы, никогда не поднимавшиеся к поверхности, оказывались пугающе близко к звездам. Может быть, некоторые виды и прижились в высокогорных озерах…

Издалека донесся сухой треск раскалываемого дерева. Зеленая верхушка за пару сот шагов от меня качнулась, пошла в сторону. Немного погодя дрогнуло под ногами, докатилось щелканье переламываемых веток. Я цыкнул на Пса, тот показывал всем видом, что вот сейчас ринется туда и всех разорвет на части, а ноги принесет для анализа.

Деревья медленно расступались. Пес насторожился, да и я услышал частый перестук топоров. Зайчик не спорил, когда я соскочил на землю и забросил поводья на луку седла, Пес по моему знаку пошел сзади.

Массивные стволы нехотя уходят в стороны, внезапно высовывают корни из-под земли, а то и вовсе из-под мха, нога проваливается, и можно от неожиданности либо вскрикнуть, либо выматериться. В далеком просвете вроде бы мелькнул силуэт, стук топоров все громче. Я крался все тише, всякий раз мимикрировал под те деревья, к которым прижимался, изображая безобразные наросты, только бы не вздумали наковырять из меня чаги.

Открылась не поляна, а обширная вырубка. Десятка два пней, деревья ко мне комлями, ветки в стороне громадной кучей, поляна чуть не подметена, а на той стороне двое усердно тюкают топорами. Еще один мерно взмахивает широким лезвием на длинной ручке, передвигаясь вдоль недавно сваленной лиственницы, мышцы играют, ветви отсекаются с одного удара.