Ричард Длинные Руки – граф, Стр. 171

– Когда уезжаете? – поинтересовался я.

– Митчелл хотел сразу же, – прощебетала она, – но я уговорила попрощаться с тобой.

– А он где?

– Проверяет снаряжение. Отец дает нам в сопровождение десятерых рыцарей.

– Можно и больше, – сообщил я, – в распоряжении Валленштейнов отныне все ресурсы герцогства.

Герцог не шевельнул ни одним мускулом, а я повернулся к Дженифер. Она слабо улыбнулась бледными губами.

– Патрик сражался лучше многих рыцарей, – сказал я серьезно. – Он мог бы стать знатным сеньором, однако избрал более достойное занятие. Не обижайте его, Дженифер.

Она ахнула, глаза выпучились, взгляд устремился поверх моего плеча. Я моментально обернулся, бросая ладонь на рукоять молота. Прямо из стены на высоте в два моих роста выдвинулся призрачный рыцарь в металлических доспехах. Он плавно опустился, ногами чуть-чуть не коснулся пола, при спуске снял шлем и оставил на сгибе локтя левой руки. Все увидели крупное мясистое лицо, широкий рот и характерную для Валленштейнов тяжелую удлиненную челюсть. Выпуклые, как у жабы, глаза сразу же отыскали меня. Я сделал шаг навстречу и отвесил вежливый поклон младшего рыцаря старшему.

– Приветствую вас, герцог Бертольд!

– Рад за ваши успехи, ярл, – прошелестел бесплотный голос призрака. – Сэр Ричард, если сумеете отыскать двери в тот мир… назовите мое имя. Я хочу увидеть земли, откуда появился тот великолепный дракон…

Я заверил горячо:

– Не сомневайтесь, герцог. Благодаря дару Дербента я теперь ничего не забываю.

Призрак отступил и медленно погрузился обратно в стену. Готфрид и его дочери стоят бледные как мел, у Дженифер стучат зубы, а Даниэлла спрятала лицо на груди отца и крепко-крепко зажмурила глаза. Голос Готфрида показался мне натянутым, как струна на лютне Патрика:

– Вы… с ними… уже общались?

Я отмахнулся:

– Да как-то всю ночь языки чесали… Отец Филипп, кто бы подумал, кем бывал, пока в монастырь не ушел… А вот герцог Бертольд, оказывается… да ладно, нехорошо такое пересказывать, вроде кости перемываем благородным предкам, удостоившим меня, к слову, званием ярла. Он кое-что интересное рассказал, как он завалил дракона, проверю при случае…

Даниэлла вздрагивала и в отцовских объятиях, я подошел, по-братски поцеловал ее в макушку под бдительным взором герцога, кивнул все еще бледной Дженифер и вышел из комнаты.

Двор залит солнцем, народ толпится вокруг моего Зайчика у коновязи, ахают, вскрикивают, кто восторженно, кто испуганно. Передо мной расступились очень почтительно, я увидел, как моя лошадка преспокойно вытаскивает из бревна железные крюки, откусывает, как морковку, с жутким хрустом жрет, будто леденцы.

Послышался детский крик, ко мне несся со всех ног, вырвавшись из рук строгой бонны, маленький Родриго.

Я присел, подхватил его на руки. Он счастливо прижался ко мне, обхватил за шею.

– Дик, как здорово, что ты вернулся!

– Ненадолго, – ответил я. – Уже уезжаю… братик.

Он ахнул.

– Как же… а я?

– Тебе дорога в пажи, – объяснил я, у него счастливо вспыхнули глаза, а я добавил: – Потом – в оруженосцы. Тогда сможешь драться за мир, свободу и справедливость! Напиши такое на лезвии меча. Хотя вообще-то справедливость торжествует только там и тогда, когда это кому-то выгодно… но мы добьемся, что справедливым быть станет выгодно.

Я опустил его на землю, отвязал Зайчика. Но не успел положить ладони на седло, как чуткий слух уловил стук каблучков. Дженифер и Даниэлла выскочили из донжона, следом вышел герцог. Лицо его холодно и непроницаемо, а дочери снова бросились мне на шею, прощаясь так, будто ощутили очень уж долгое расставание.

Герцог подошел, когда я высвободился из рук его дочерей, но я оглядываться не стал, вскочил в седло, разобрал поводья. С высоты моего могучего коня все четверо показались такими маленькими и беззащитными, что защемило сердце.

Я перевел взор на герцога и спросил так же холодновато и ровным голосом, как говорил бы голем:

– Вы когда виделись с леди Элинор… последний раз?

Он запнулся, в глазах сверкнуло знакомое бешенство, но сдержался и ответил ровно:

– Пятнадцать-шестнадцать лет тому. А что…

– А не четырнадцать лет и десять месяцев? – спросил я. – Кстати, не хотите ли взять в оруженосцы… сперва, правда, в пажи – собственного сына? Да вот он, всмотритесь. Каждый, глядя на него, скажет, чей он сын. И еще такой пустячок… Вы могли бы заодно побеспокоиться и о матере, что его воспитывает одна. Как вы понимаете, я говорю о леди Элинор, которая все еще зачем-то хранит вам верность. Ей, кстати, жить будет негде, замок снесут, претворяя в жизнь прогрессивный путь перехода от феодальных вольностей к просвещенному абсолютизму.

Он нахмурился:

– Что за неуместные шутки? Ее сыну, которого вы передали сюда в заложники, не больше пяти лет. А я в последний раз виделся с леди Элинор, как вы утверждаете, четырнадцать лет и десять месяцев назад.

– Вашему сыну, – произнес я ровно, не двигая ни одним мускулом на лице, – четырнадцать лет и один месяц. Можете убедиться, поговорив с этим ребенком. Он уже сам вопросами пола интересуется. Расспросите всяких Раймонов, которые еще десять лет тому вместе с ним драли раков. Если понимаете, что леди Элинор сумела продлить молодость, то почему и ребенку не продлить счастливое детство, самый очаровательный возраст которого, как все мы знаем, от двух до пяти?

Я посмотрел поверх его головы, чтобы не видеть внезапно изменившееся лицо. Даже самые сильные мужчины нуждаются в минутах полного одиночества, потому я вскинул руку в прощании всем-всем, челядь тоже люди, пустил Зайчика в сторону ворот.

– Бобик! – крикнул я. – Хватит разбойничать на кухне! Труба зовет.

Из кухни выметнулся Пес, бока раздуты, облизывается на бегу, глаза сытые, довольные. Зайчик заржал и пошел легкой рысью. Не торопись, сказал я ему мысленно. До порта – рукой подать, но надо успеть в дороге разобраться, что же я навыучивал в книге Уэстефорда. И вообще со всем, что нахапал.