Ричард Длинные Руки – граф, Стр. 167

На берегу Пес вскинул голову к небу. Раздался мощный звуковой удар, в котором две трети частот в диапазоне инфразвука. Я не сразу понял, что это просто гавк, которым Пес спрашивает, не заснул ли я на мосту.

– Подожди, – крикнул я. – Сейчас иду… Господи, если не могу сам, то призываю к твоей мощи! Ну на хрена тебе эти мелкие твари, что собираются в чудовище? Если ты их создал амебами или хламидомонадами, то пусть себе и хламидомонадят, а не собираются в толпы с имперскими амбициями… Это уже не твоя работа, твои я изучал в школе по зоологии, а это хрен знает чьи выдумки!.. Уничтожь, господи, или же, зная твое милосердие, верни их взад. Пусть живут, как жили, смиренно и вегетарианно… Да будет воля твоя, да будет царствие твое, аминь!

В чистом безоблачном небе прогремел гром, слепящая молния ударила в озеро и осталась толстым, как колонна, столбом, соединяя небо и озеро. Вода вскипела, взметнулся фонтан жгучего пара. У основания молнии образовалась кольцевая волна слепяще белого огня, будто бурлящая плазма, пошла шириться, и я потрясение понимал, что ничто не минует ее в озере.

– Спасибо, господи, – сказал я и отвесил короткий поклон, исполненный достоинства, ибо не раб, а паладин. – Спасибо, что помог! А то бы до вечера колупался, а меня собака ждет. Спасибо!

Я приложил руку к виску в воинском салюте Верховному Сюзерену, Зайчик ржанул и пошел рысью. Пес запрыгал в нетерпении, я наклонился к уху Зайчика и сказал заговорщицки:

– А вот и не обгонишь это крючкохвостое!

С пристройки над воротами крепости Валленштейнов меня заметили издали. Засовы загремели до того, как Зайчик взбежал на холм и оказался перед воротами. Во двор выбежал народ, все верещат ликующе, вот уж не думал, что меня успели так полюбить. Скорее всего, просто восторгаются конем, Псом, да и я хорош, как отлитая в металле фигура конкистадора. Наверное, так ликовали бы при виде победоносного гладиатора или удачливого каскадера. Я соскочил на землю, огляделся.

– Где Дженифер, Даниэлла?

Повод Зайчика принял незнакомый мне воин. Крупный, в хороших доспехах, у меня сразу возник ядовитый вопрос, почему он не прибыл с Мартином, я же велел тому захватить всех. Кстати, Мартин говорил, что привел даже челядь, вооружив их топорами…

Холодок пробежал по спине, когда с двух сторон подошли еще двое, по всем ухваткам – ветераны, лица невозмутимые, но один сказал со всевозможной почтительностью:

– Ваша милость, они ждут вас в своих покоях.

Что-то в голосе показалось упрятанным, но со всех сторон такой шум, вопли, ликующие крики, что мысль тут же выпорхнула, я хлопнул себя по лбу, повернулся в сторону подземной тюрьмы.

– Погоди, есть более неотложное дело.

Он кивнул еще двоим, они пошли со мной, а первый забежал вперед и, гремя ключами, поспешно отпер железную дверь. Я распахнул ее, всмотрелся в темноту. Митчелл прикрыл глаза ладонью от яркого света. На руках тяжелые цепи, ноги в широких железных браслетах, толстая цепь держит прикованным к стене. Под ним свежая солома, однако ее не столько, чтобы не чувствовал холод каменных плит.

– Ну что, – сказал я, – сидишь?

Он прорычал хмуро:

– Ну сижу. И что дальше?

– Нравится? – спросил я.

Он сказал зло:

– Можем поменяться. Хочешь?

– Не очень, – ответил я. – Во всяком случае, не настаиваю. И что же ты снова здесь, а? Был же на коне, в доспехах, с мечом и щитом…

Он сплюнул мне под ноги.

– Не твое собачье дело.

– Мое, – заверил я. – Потому что в моей власти снести тебе дурную башку прямо сейчас. Так что мое дело… А ведь ты попал, попал…

Он спросил с хмурым подозрением:

– Что еще? Насчет подвала – знаю.

Я покачал головой:

– Да нет, ты попал куда хуже. Где же твоя лихость, а? Ведь «лихость» от слова «лихо». А ты убоялся, что если сбежишь, то я заставлю отвечать бедную овечку Даниэллу…

Он фыркнул:

– Она не бедная.

– Но овечка?

– И не овечка, – ответил он. – Да, она приносила мне еду… из христианской кротости.

Я засмеялся.

– Кто здесь знает о христианской кротости? Ни одной церкви… Да и ты не похож на иисусика, что живет христианскими заповедями.

– Слушай, – сказал он, морщась, – тебя часто посылали? Вот и иди, иди, иди… Кто бы меня ни выпустил, не все ли равно? Я в подвале, что тебе еще надо? В том же подвале. Что еще?

Я сказал доверительно:

– Ты сам указал самое слабое место в своей защите.

– Какое же? – спросил он, но вопрос был чисто риторическим.