Ричард де Амальфи, Стр. 24

— Развелось их… Видать, осенью наводнение будет.

Лучники снимали тетивы и укладывали люки в чехлы, я спросил Гунтера:

— Это кто, крот-мутант? Или медведка-переросток?

— Ламарк, — ответил он хмуро. — Если проворонить, то может утащить в нору. А так не очень опасны, если знать… наверное, в самом деле будет наводнение. Говорят, у деревни Большие Таганцы тоже видели двух ламарков.

Когда взъехали на очередной холм, справа в долине открылась деревня с множеством домов, не меньше сотни, по внешнюю сторону тянутся огороды, а в середине, на площади, массивный каменный храм с крестом на крыше.

Зигфрид благочестиво перекрестился, однако Ульман проворчал злобно:

— Не спеши, благородный рыцарь… Я слыхивал, что здесь укореняется ересь.

Зигфрид охнул, побледнел. Я промолчал, все понятно, еретики — это свои же христиане, но не так толкующие ту или иную строчку в довольно туманном Писании. Такие всегда кажутся опаснее не только мусульман, но даже заморских чудищ, нежити, дивов…

Зигфрид бросил ладонь на рукоять меча, грудь сразу колесом, глаза выкатил так, что вот-вот выпадут.

— Может быть, вызвать людей, чтобы окружить деревню?

— Зачем? — спросил я.

— Чтобы ни один не улизнул! — ответил он с готовностью. — Еретики — люди заразные. Вот, помню, в землях Каролингов появился лжепророк, утверждавший, что Господь после великой битвы с Сатаной разделил мир: светлым — небо, темным — ад и геенну огненную, а тем ангелам, которые не присоединились ни к тем, ни к другим и стали таким образом серыми ангелами, отдал всю землю и все народы… Так что, мол, надо забыть о Боге, а вместо него…

Он умолк, настороженно посмотрел в небо. Гунтер тоже вскинул голову, буркнул:

— Мне тоже не нравится тот орел, но что мы можем сделать?.. Он не опустится ниже.

А любопытный Тюрингем спросил нетерпеливо:

— И что с тем пророком?

Зигфрид отмахнулся:

— Сожгли, дабы очистить душу, но он успел посеять свою веру в сердцах нестойких. Пришлось на костер отправить еще с десяток, а потом долго искоренять огнем и мечом по всему краю, где он прошел. Жгли села, людей пришлось убивать, очень уж крепко держались за ложную веру… Потому и надо успеть как можно раньше! Чтобы меньше невинных душ пострадало.

— Души мы спасем, — ответил Ульман. — На костре.

А вот с телами, которые так нужны для работ, придется расстаться.

Я нахмурился и, чтобы в голосе звучала угроза, заговорил медленно, внушительно, веско:

— Ульман… Ты, никак, начинаешь распоряжаться? Ты даже не рыцарь, даже оруженосцем Гунтера стал недавно, а уже дерешь нос и начинаешь рулить?

Все замолчали, я ощутил, что в самом деле в моем голосе звучит неприкрытая ярость. Ульман побледнел, вскрикнул:

— Ваша милость!.. Простите, с языка сорвалось! Просто когда касается еретиков, то мы все, христиане-братья, должны, как один, вместе и дружно…

— …идти резать кавказцев, — договорил я. — Вот что, Ульман!.. Да и вы все, слушайте внимательно. Я — паладин, не забыли? Это значит, что я облачен доверием высших иерархов Церкви и даже святых угод… тьфу, праведников. Я определяю, кто еврей, а кто ариец… в смысле кто еретик, а кто даже наоборот. Запомнили?

— Да, — почти прокричал он, — да, ваша милость!..

— Как скажете, — ответил и Тюрингем с поклоном.

— И еще, — продолжил я, — это чья деревня? Если на моей земле, то моя?

Гунтер замялся, Ульман и Тюрингем сделали вид, что не слышат моего вопроса и усиленно рассматривали село, прикладывая ладони козырьками к глазам.

— Это племя савиров, — ответил наконец Гунтер. — В основном они на той стороне, там владения сэра Уландра… которого чаще называют Волком или Вервольфом. Он сам, кстати, зовет себя Волком. У него на щите черный волк, и вообще вроде бы весь его род ведет начало от огромного волка, что в древние времена спустился с гор в долины и превратился в человека. Благородный сэр Уландр много раз пытался подчинить их полностью, заставить работать в замке, служить челядью, но савиры, не отказываясь платить налоги, упорно держатся за остатки свободы.

— Вполне понятное желание, — проронил я.

Гунтер вздохнул:

— Но кому-то и работать надо? Словом, когда раздраженный Вервольф высылал вооруженные отряды, савиры уходили в леса, там из-за деревьев наносили такой урон, что барон всякий раз отзывал карательные отряды, подтверждал прежние налоги и льготы, клялся больше не требовать добавочных поборов.