Она сказала жалобно:
– Когда мы перегрызаем, жертва обычно даже не чувствует! Не то что вы, когда убиваете…
– Гм…
– Наши жертвы счастливы!
– Ага, – сказал я нервно, – особенно во время вязки… Ты ко мне с такими предложениями не вздумай. В смысле, насчет койтуса, а то я заранее… дам сдачи. Нет, пусть лучше мрет в жутких муках, но это узаконенные муки, так можно, а вот вампиру отдать на питание – нельзя. Воронью можно, но уже после боя. Даже в боевых условиях вампиру нельзя… хотя, кто знает, может быть, в особых случаях, в диверсионных группах? Там правила помягче…
Она спросила с надеждой:
– Что такое – диверсионных?
Я отмахнулся.
– Забудь. Ты слишком красивая.
Она посмотрела с вопросом в больших прекрасных глазах.
– Правда?
– Ты знаешь, – уличил я.
– Все равно приятно слышать, – произнесла она слабо и виновато улыбнулась. – Но я сама очень хочу быть полезной, правда. Хотя без моих снадобий…
– Забудь, – прервал я. – Никогда их не получишь! А что ты могла с ними?
Она вздохнула.
– Превращаться, подзывать и укрощать дракона, насылать дождь, усыплять целые стаи зверей…
– Ого, – сказал я с уважением. – Это круто! Особенно вызывать и подчинять дракона.
Она покачала головой.
– Как раз это мне нужно меньше всего.
– Почему?
Она посмотрела с некоторым удивлением.
– Летаю и сама…
– Ах да, – сказал я с досадой. – Не сообразил! Рожденный ползать… А какой груз поднимешь?
В моем голосе явно прозвучала заинтересованность. Боудика ответила тут же с готовностью:
– Мой лорд, я легко могу вас поднять в полном вооружении и перенести, скажем, через лес или горы.
– Да это мне вроде бы не нужно, – пробормотал я, – хотя… кто знает… Во всяком случае, запомним. Помимо тебя, вампирши… или вампирицы, как точнее?.. еще есть нечеловеки в этой области? Или в соседних?
Она сказала тихо:
– Вампиры – тоже люди, хоть мы и другие. Эльфы вообще-то тоже люди, даже тролли… Здесь помимо дневного мира есть и ночной… нет-нет, я не о совах, что днем спят. О ночных эльфах слыхали?
– Нет, – ответил я настороженно. – Вообще-то я больше специалист по светлым, темным, высоким и лесным. А в Вангарде я даже сам пробовал поэльфить и даже полуэльфить, но не понравилось… А что они делают по ночам? За кого воюют?
– Просто живут, – ответила она. – Робкие пугливые создания. Всегда прячутся, уходят с дороги людей. Когда-то были хозяевами…
Я спросил быстро:
– Посмотреть их можем? У меня, понимаешь, такая причуда: жажду знать, что было здесь раньше. Как будто и не рыцарь, даже стыдно местами.
Она сказала обрадованно:
– Я сама ночная, потому показать могу. Как только вы будете готовы, господин.
– Это далеко?
– У меня есть любимое место на реке, – проговорила она нерешительно. – Я там обычно купалась, и они от меня не прятались.
– Предлагаешь взглянуть?
Она тихо улыбнулась.
– Если изволите, господин.
– Изволю, – согласился я. – Даже соизволю. На сегодня все важные дела закончены, а мелочи еще сто лет разгребать, и все равно не разгрести.
Она двигалась медленно и неторопливо, то ли потому что такой у нее обмен веществ, то ли чтобы не пугать меня, и без того взведенного, как тетива лука. Я шел сбоку и чуть позади, показывая всем видом, что не верю ни единому ее слову, а если рыпнется, убью на месте.
У двери из своих крохотных покоев она остановилась, на лице страх, подняла на меня взгляд настолько темных глаз, что я не могу увидеть зрачки.
– Боюсь.
Я сказал успокаивающе:
– Думаю, все ушли.
– А если нет?
– Ты под моей защитой.
Я сам открыл дверь, в зале в самом деле пусто, Боудика охнула и остановилась на пороге. Руки взметнулись ко рту, она зажала ладонью рот, глаза расширились. Взгляд ее был прикован не столько к трупу огра, это я снова засмотрелся на сверхгиганта, а к разломанным орудиям труда и волшебства.
– Все… уничтожено…
– Культура наступает, – заверил я.
Она взглянула на меня быстро и пугливо, но смолчала, только опустила голову, пряча слезы.
Я сказал нервно:
– Был бой, что ты хочешь?.. Такова селяви. Мы живы и то хорошо.
Она судорожно вздохнула.
– Да… но зачем было все рушить?
– Вражеский потенциал нужно ослабить, – сказал я сурово, – таков закон войны. Да и вообще… всей жизни. А если можно разрушить вовсе – совсем хорошо. Пойдем, здесь уже делать нечего. Утром придут и сожгут все, что еще не сгорело. Ты жива – это главное.