Я вышел из шатра и остановился шагов за пять, чтобы не смотреть снизу вверх, это тоже урон моей чести.
– Приветствую великого воина! – сказал парламентер.
– И я приветствую твоего вождя, – ответил я, – в твоем лице. Сразу отвечаю: просто ради удали могу биться только с равными. А никто из варваров мне равным быть не может. Ясно? Да? Что вы ставите на кон, чтобы мне возжелалось, а то и возизволилось подняться в седло и взять в руки меч?
Парламентер скупо улыбнулся.
– Мы знали, ты это скажешь. Не такие уж мы и разные… Вождь Антуан велел передать, если победит наш боец, вы уйдете. Если боги дадут победу тебе, мы клянемся вернуться в свои земли.
Я задумался, власть все должна обмысливать, искать ловушки, а за спиной прокатилась волна шепота, в целом – одобрительного. Ну да, не им же драться. Смотреть на драку куда приятнее…
– Мой противник Берард, – спросил я, – по прозвищу Молния?
– Да, – подтвердил парламентер.
– Ваш вождь, – спросил я с недоверием, – и лучший воин?
Он снисходительно улыбнулся.
– Разве у вас не так?
Я ощутил себя уязвленным.
– У нас это случайность. Умные не воюют. Они и без войны получают все, что желают. И даже больше.
– А у нас сильнейший воин становится вождем, – пояснил он. – Правда, только походным. Когда нет войны – правят другие.
Я подумал еще, но в голову умное никак не прет, слишком уж много по ней били, умные мысли такие головы избегают, посмотрел на парламентера тяжелым взором.
Он не сводил с меня взгляда, лицо отрешенное, демонстрирует готовность принять любой ответ, любое решение.
– Хорошо, – ответил я медленно, – хорошо. Но сперва он поклянется всеми своими богами на поле боя перед рядами своих воинов, чтобы все слышали эту клятву.
Парламентер кивнул.
– А вы?
– Поклянусь в присутствии наших священников, – ответил я. – Клятва перед Господом свята. Это даже не клятва, клятвы перед Творцом запрещены, но зато свят рыцарский обет.
Он кивнул.
– Хорошо. Я передам.
Мы смотрели, как он повернул коня и поскакал, спокойный и бесшабашный, абсолютно уверенный, что никто из нас не выстрелит ему в спину, раз мы «такие, как и они».
Жаркий закат пылал в небе, воспламенив библейские громады туч, что как напоминание о Страшном Суде застыли в пугающе лиловом небе. Лица воинов в багровых лучах солнца кажутся чугунными, глаза и зубы блещут, как молнии на дочерна загорелых лицах.
Я скрылся в шатре, здесь жарко и душно, но снаружи тут же бросятся с советами, горячечными и бестолковыми, но каждый уверен в их ценности и свято полагает, что я должен поступать именно так и только так. Тревожно, не то слово, почему-то колотит всего, ощущение безысходности, будто некий голос говорит злорадно: долго тебе везло, козлик, но сейчас получишь за все.
По ту сторону быстро протопало, послышались грубые мужские голоса. Полог откинулся, я увидел сияющее лицо Макса.
– Сэр Ричард, – шепнул он ликующе, – уже едут!
– Вождь с ними?
– Да!
– Хорошо, – ответил я и поднялся, спокойный и уверенный, хотя внутри все сжалось от предчувствия беды, а внутренний голос пискнул: да провались оно все, еще можно увильнуть, убьют же, сволочи, им ничего не стоит, они в этом родились, никакой ценности человеческой жизни…
На выходе в глаза ударил все еще яркий свет зависшего над горизонтом красного солнца. Я автоматически подумал, что надо сдвинуться влево или вправо, а еще лучше вообще зайти так, чтобы светило в глаза противнику. Хотя тоже нельзя, скажут, неспортивно. В смысле, неблагородно. Варвары, фиг с ними, но свои же скажут. Беда рыцарства в том, что в нем изначально не может быть патриотов. Патриоты, это когда за «своих», а рыцари всегда «за справедливость».
На той стороне поля варвары сидят на траве, многие стоят, а фланги загибаются так, что соприкасаются краями с нашим войском. Рыцари и кнехты расположились точно так же, как и варвары, и в нетерпении ждут кровавого зрелища.
Я мотнул головой, не поверив глазам: на левом фланге варвары и наши не только плечо в плечо, но даже перемешались, а еще, если глаза меня не подводят, по рукам тех и других, сейчас просто зрителей, ходит один и тот же бурдюк с вином…
С нашей стороны вышли и встали в ряд рыцари в полных доспехах и с белыми накидками, где с обеих сторон горят торжественно и обязывающе красные кресты. Все красивые и молчаливые, как скалы, я молча подивился в который раз этой вольнице, не признающей воинского строя, игнорирующей приказы полководцев, но странно так чувствительной, когда дело касается суровой красоты и геометрии.