Надо править так, чтобы мои подданные чувствовали давление с моей стороны или моих управляющих не больше, чем давление воздуха.
С этой мыслью я отряхнул руки, огромное багровое солнце уже опускается за край каменной стены, ночи останется совсем мало, вернулся в главное здание. Любить – значит проигрывать, мелькнула мысль, но я впервые наткнулся на исключение. Я выигрываю, только выигрываю…
Лоралея бросилась навстречу, радостная и сияющая.
– Мой лорд!.. наконец-то!
– Работы оказалось в самом деле много, – сознался я. – Хотя, конечно, надо будет спихнуть на управляющих.
– А уже есть?
– Увы…
– Мой лорд, – воскликнула она, – вы окружены преданными вам людьми. Выберите тех, кто уже занимался хозяйством! Они справятся. А вам предстоят великие дела… Эй, слуги! Быстрее ванну! Воду я велела нагреть заранее… Попробуйте сказать, что не сделали!
Я долго нежился в горячей воде, Лоралея совала в нее палец и заботливо подливала из большого кувшина, поддерживая температуру. Когда грязь исчезла под ее заботливыми ладонями и со щеткой, я вылез и сидел, наслаждаясь покоем, в кресле, нимало не заботясь, что не совсем одет.
Правда, для ужина все-таки натянул штаны, а когда слуги зажгли свечи, мне это уже не показалось архаичным и сентиментальным.
Утром я вышел, счастливый, как просто не знаю кто, щурясь и прикрываясь ладонью от неистового света. Словно сто тысяч солнц, как говорится в Махабхарате, разом заблистало, но там ядерный взрыв, а здесь под утро пролупил короткий летний дождь, солнце бьет в глаза изо всех луж и вообще превратило в себя все мокрые поверхности.
Во дворе перед входом в типографию дюжие грузчики снимают с телеги тяжелые отесанные и просмоленные бревна с уже вбитыми железными крюками. Я с трудом узнал части станового хребта типографского пресса.
Отец Дитрих в дверях указывал в темноту, мол, туда нести и там складывать. Я поприветствовал, он благословил, потом без всякой преамбулы вдруг сказал:
– Та ведьма во всем призналась. Сразу, как вы покинули подвал.
– Хорошо, – сказал я. – От души отлегло.
Он посмотрел на меня сумрачно.
– Еще бы. Вы с такими… делами стараетесь не сталкиваться. Но кто-то делать должен. Закопанные кости отыскали за ее избушкой. Там же отыскалась и одежда убитых ею детей.
– Костер? – спросил я.
– Медленный, – уточнил отец Дитрих. – Как виновную за особо тяжкие прегрешения перед Господом.
Я кивнул, уже понимая, что за стук топора я слышал спросонья. В центре крепости, близь ворот устанавливают помост, столб, к которому привяжут виновную, а также подбирают хворост из свежих веток, чтобы больше дымил, чем горел. Нужно, чтобы народ ужаснулся такой смерти. Страшная смерть в мучениях удержит чью-то нестойкую душу от попыток поразвлечься в этой области.
Отец Дитрих смотрел на меня, как показалось, с непонятным укором. Вид смерти для самой обвиняемой неважен, все равно смерть, но пусть посмотрят и ужаснутся те, нестойкие. А мы все, если честно, нестойкие. То и дело норовим свернуть с прямой дороги к счастью на тропку сомнительных удовольствий. И хорошо бы только ограничиться женой соседа! В крайнем случае, в морду даст. Правда, может и топором по башке, бывает… Но тропка может завести и дальше, совсем уж в дебри, где погубишь не только свою душу, но и чужие.
– Хорошо, – сказал я. – Кстати, пусть отец Ульфилла посмотрит, что у нас тоже идет борьба с нечистью. А потом поскорее отправьте его обратно. Вы, полагаю, уже с ним столкнулись?
Он поморщился.
– Где вы такого откопали?
– Сам выкопался, – объяснил я со вздохом. – Самородок. Выходец из народа.
– Да, это заметно. Невежество просто дикое, зато какой напор, какой напор…
– Чем человек грамотнее, – заметил я, – тем напора меньше. Потому нами и правят… не совсем грамотные?
Он посмотрел искоса, не на себя ли намекаю, пожал плечами.
– А зачем вы его привели в типографию?
– Чтобы буквы пересчитывал.
Отец Дитрих слабо улыбнулся.
– Представьте себе, он всю ночь этим и занимался.
– Правда?
– Точно-точно. Сперва сверял отпечатанную Библию с рукописным вариантом, потом положил две отпечатанных и сравнивал, сравнивал… всю ночь.
– Он ведет свой род от Фомы неверующего, – пробормотал я.
Отец Дитрих покачал головой.
– Не льстите так этому священнику. Богословы спорят по поводу особого отношения Господа к Фоме неверующему. Сын Божий то и дело предъявлял ему доказательства своей божественности. Только ему…