Я вспрыгнул в седло, Зайчик сразу пошел в галоп, в карьер, я прижался к его шее, и рвущий волосы ветер заревел над головой свистящими голосами.
В крепости сразу десятка два рабочих, суетясь и мешая друг другу, поспешно навешивает на стальные штыри гигантские ворота. На меня оглянулись испуганно, втягивают головы в плечи. Двое мастеров носятся от одной створки к другой, орут сорванными голосами, подтаскивают лестницы.
Я стегнул по ним яростным взглядом, как бы хорошо развешать их на этих воротах… но не они виноваты, это Ульфиллу надо повесить, из-за него, из-за дурацкой церкви, что хоть и не дурацкая, но потерпела бы несколько дней или недель.
Во дворе навстречу бросились растерянные Макс, Растер, Норберт и даже барон Альбрехт. Везде блещет металл доспехов и обнаженное оружие. Все напоминает муравейник, через который пробежал лось, сбив верхушку копытом. Лося и след простыл, а разъяренные мураши носятся с разведенными жвалами, подпрыгивают и щелкают ими в ярости.
– Магия! – проговорил быстро Макс. – Без магии не обошлось!.. Очень сильной магии.
– Как все произошло? – спросил я.
– Сэр Жоффруа, обходя караулы в головном, наткнулся на двух в коридоре. Оба на полу, у одного кровь из головы. Перевернул второго, и у того ссадина. И пара камней из пращи в сторонке… Тут же поднял тревогу. Все обыскали, нашли еще двенадцать человек без сознания. Восьмеро просто спали, но сон не простой, еле добудились, а четверых оглушили. Я проверил, у них на груди амулеты против таких чар. Потому, когда не удалось навести мару, их издали камнями из пращи…
Растер добавил злобно:
– Пращник должен быть очень умелым. Чтоб без промаха и с первого раза оглушить точно.
Барон Альбрехт буркнул:
– Он бы и убил, если бы сумел. Но все, к счастью, в шлемах. Один только дурак решил, что жарко, вот и поплатился.
– Зато шлем его, – обронил Растер, – без единой вмятины достанется более умному… Все-таки польза. И другим наука.
Я повернулся к Норберту.
– Сэр Норберт, вы у нас глава разведчиков и следопытов. Осмотрите все на предмет следов… отпечатков…
– Отпечатков?
– Копыт, – пояснил я. – Не пешком же они из крепости убегали? Кликните Миртуса. Пусть поищет с помощью своей магии… Работайте-работайте! Не стойте. А я пойду искать тоже.
В покоях я с порога перешел на запаховое зрение. Голова закружилась, противоречивые сигналы дерутся за доступ к коре головного мозга, я завис в диком мире, похожем на неглубокое морское дно, где двигаются цветные струи как теплых и холодных вод, так и остро пахнущие отходы, сбрасываемые с берега.
Запах Лоралеи, мучительно сладкий и нежный, настолько силен и четко очерчен, что я видел ее размытый силуэт у окна, где она простояла дольше всего, а потом вот совсем чужие запахи, раньше их не было, вот ее схватили и потащили. Судя по тому, как плотно перемешиваются запахи, она не сама пошла с похитителями, именно тащили, уволакивали силой.
Сердце колотится так, что едва не выпрыгивает через уши. Я вышел в коридор, струи пошли реже, здесь похитители почти бежали. Вот здесь леди Лоралея вырывалась особенно сильно, ее скрутили и понесли на руках…
Я вернулся к обычному зрению, ухватился за стену и переждал головокружение, пока ошалевший мозг перестраивает восприятие. Снизу шум и суматоха, я сбежал вниз, Зайчик через мгновение оказался рядом, повинуясь почти неслышному свисту.
Норберт крикнул торопливо:
– Я уже собрал отряд! В погоню?
– Пока нет, – ответил я зло, – мы даже не знаем, куда ее увезли… Ждите. Сперва посмотрю сам!
Бобик радостно гавкнул басом, уже понял, кого ищем, выбежал и нетерпеливо оглядывался. Зайчик порывался перейти в галоп, но я у ворот снова перешел на запаховое, стражи видели только, как их лорд побледнел и покачнулся.
Спустя минуту пришел в себя, тряхнул головой, конь мой рванулся и пошел с места в карьер по дороге в сторону запада.
Еще дважды я останавливался и, проверяя Бобика, погружался в мир запахов. Похитители даже не заметают следы, их кони идут на полном скаку. Это значит, где-то есть замок или крепость, где надеются упрятать добычу. И даже если я каким-то чудом отыщу следы на этом каменистом и выжженном солнцем плато, то уже не смогу даже доказать, что похищенное у меня хранится именно здесь.
– Сволочи, – рычал я в конскую гриву, – всех… всех уничтожу… Кишки выпущу… истреблю…
Краем сознания понимал, что во мне кричит оскорбленное мужское самолюбие. Больше всего не терпим, когда нас унижают на глазах женщины или в ее глазах. Можем стерпеть многое, но не когда вот так наглядно показывают, какой ты дурак и как легко обойти такого идиота со слюнями на подбородке.