Ричард Длинные Руки – воин Господа, Стр. 29

– Да не особенно, – ответил я. – Конечно, эльфы и гномы в городе – здорово, но у нас даже гомосеки и демократы так же точно… э-э… ну, не на кострах сидят. А демократы так и вовсе в правительстве.

Он нахмурился.

– Это ж где такое королевство? Почему не знаю? Ладно, неважно. Походи, присмотрись. Увидишь, что до этого ты жил всего лишь на скотном дворе. А все тамошние рыцари, короли, бароны – всего лишь тупое дубье, которым я не доверю построить даже собачью конуру.

Я едва удержался, чтобы не кивнуть, я сам считаю их всех тупым дубьем, но это имею право говорить только я, а не всякие там мордантцы.

– Они мои друзья, – возразил я с достоинством, которого раньше за собой не замечал. – Они заботятся обо мне. Как могут, конечно. И как понимают заботу. Они хорошие люди.

Корд развел руками. Глаза его были полны насмешки. Я нахмурился, но Корд хмыкнул, сказал неожиданно:

– Когда два твоих друга поссорятся, то ты будешь на стороне того, кто первым успеет пожаловаться на другого? И кто первым успеет изложить свою версию ссоры? Что, не так? Не ври, все так делают, это в нас заложено Богом, но, думаю, Господь тут дал промашку… А если еще не будешь со вторым видеться, то останешься ему врагом… ну, пусть не врагом, но будешь со слов первого считать мерзавцем всю жизнь.

Я хотел возразить, но вспомнил пару случаев из жизни, проворчал с неприязнью:

– Это вы к чему?

– Дай слово, – сказал Корд очень серьезно, – что не попытаешься бежать… немедленно. А потом ты свободен. С утра.

Я покачал головой.

– И что, я свободно смогу уехать?

– Свободно.

– И со мной останутся мои руки, мои ноги? И мне не выжгут глаза?

Корд проигнорировал выпад, сказал высокомерно:

– А оставшееся время я прошу тебя ходить свободно по всему замку. Общаться со всеми, кто еще не спит, будь то рыцарь, оруженосец или простолюдин. Никто за тобой не будет следить. Ты волен говорить все, и с тобой будут говорить свободно, не опасаясь быть услышанными. Ты узнаешь, кто мы, как живем, такие ли кровавые деспоты, как о нас рассказывают в твоем…

Лицо его налилось краской гнева. Кулаки стиснулись, в запавших глазах на миг вспыхнул мстительный огонь, но Корд взял себя в руки, кивнул своим, и они пошли за ним, как послушные гуси.

В зале Беата остановилась, развернулась ко мне лицом. Злости в ее серьезных зеленых глазах не осталось, а выглядела она милой и усталой.

– Если хочешь во внутренний двор, – сказала она, – то вот двери… Если пообщаться со слугами – кухня, прачечная, конюшни – в той стороне. Рыцари… ну к ним пока не стоит, эти надутые дурни слишком ревностно блюдут дистанцию. А у нас дела… Да и отоспаться надо. Прощай!

– Прощай, – сказал и гном.

Эльф улыбнулся, махнул рукой. Орг лишь уставился в меня красными глазами и застыл. Я попятился и, когда на меня уже никто не смотрел, кроме орга, повернулся и пошел к выходу.

Небо над огромным городом черное, как грех, даже без луны и звезд, одни тучи. Однако весь двор залит светом факелов, свет падает из всех окон. На той стороне двора в окружении простого народа, веселого и гогочущего, двое жонглеров ловко перебрасывают друг другу дубинки. Постепенно в воздухе замелькало шесть штук, потом добавились два ножа, улыбки на лицах жонглеров застыли, руки двигались с такой скоростью, что я не мог рассмотреть пальцы. Народ сперва визжал от восторга, потом умолк, все смотрели с немым восторгом.

Я прошел дальше – видывал и покруче трюки, дальше еще кучка народа, там двое играют на подобиях гитар, а молодая красивая женщина кавказской национальности пляшет что-то зажигательное в стиле Кармен, короткое платьице взлетает на-а-а-амного выше колен. Среди собравшихся немало солдат, ритмично хлопают, один вскочил и пустился выделывать коленца перед плясуньей. Она хохотала, красиво закидывая голову, трясла плечами, в глубоком декольте призывно шевелилось что-то мягкое и жидкое, похожее на молоко в тонких целлофановых пакетах.

А в Зорре не слышно песен, вспомнил я. И не видно плясок. Конечно, осада, но почему-то кажется, что, не будь осады, все равно в суровом мире Зорра разудалые песни не зазвучат. По крайней мере, на городских площадях.

А еще дальше, в свободном месте между просторной оружейной мастерской и великолепной конюшней, собрал вокруг себя праздный народ какой-то растрепанный проповедник, что-то выкрикивает, вздымает к небу костлявые руки, рвет на себе остатки волос и разбрасывает в стороны. Он показался мне провинциальным трагиком.