– От вас не может исходить зло! Или беда! Даже от вашей милой собачки!
– Гонцы направлены к многим военачальникам, – добавил я. – И лордам. Ожидайте гостей. Сперва поговорим в кругу друзей, а потом уже отправимся в столицу, а там… уже со всеми.
Он тяжело вздыхал, сопел, скреб затылок такими толстыми ногтями, что уже не ногти, и даже не когти, а добротные копыта, на лице вечная печаль, сквозь которую то и дело прорывается ликующая улыбка, все-таки я причислил к кругу наиболее близких друзей во всем королевстве, а я повернулся к коню и легко снял с седла Изаэль.
Она оставалась все тем же послушным столбиком, жутко робея в присутствии незнакомых существ, а граф, взглянув на нее в некотором недоумении, отступил в сторону и сделал широкий приглашающий жест:
– Сэр Ричард… мой дом – ваш дом!
Бобик впереди нас ринулся к распахнутым дверям донжона, граф ухмыльнулся ему вслед, мужчины обожают грубоватые шутки, а я придерживал рукой Изаэль, не давая ветерку даже приподнять край капюшона – простому народу не обязательно видеть всех гостей хозяина, достаточно и того, что потом расскажут слуги.
Граф лично отвел нас и показал лучшие покои, стараясь не слишком обращать внимание на закапюшоненного спутника Ричарда Завоевателя, мало ли какие у постоянно странствующего человека появляются безобидные прихоти.
Бобик все обнюхал и царственно лег посреди огромного ковра в центре зала.
Арнубернуз посмотрел на него с симпатией – мужчины всегда стараются заводить по возможности собак покрупнее.
– Ему понравилось, – сказал он с удовлетворением, – ваша светлость, надеюсь, вам, как и вашей благородной собачке, здесь будет комфортно. Двоих слуг оставлю в коридоре в ожидании ваших приказов, а также двоих стражей, если вдруг изволится кого куда послать с сообщением.
– Спасибо, граф, – сказал я. – Но я не рассчитываю долго злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Ваша светлость!
– Надо торопиться, – пояснил я. – Сейчас пожары начались на стыке земель Хродульфа Горного, Леофрига Лесного и Хенгеста Еафора, а завтра заполыхает вся страна, потому что, когда крупные хищники дерутся за трон, мелкие начнут распри с соседями, которые просто не ндравятся…
Он тяжело вздохнул.
– Уже началось… Отдыхайте, мой лорд!
Он ушел, я отметил, что этот, в отличие от Хенгеста, упорно именует меня светлостью и лордом, подчеркивая, что именно мне готов повиноваться…
Едва за ним закрылась дверь, Изаэль прошептала в диком смятении:
– Нич-ч-чего не понимаю!
– Ты о чем? – спросил я.
Она сказала рассерженно:
– Он должен… должен быть прекрасен!
Я буркнул:
– А ты откуда знаешь, что он не прекрасен?
Она вытаращила на меня огромнейшие глаза:
– Ты же сам видел!
– У нас разные виды красот, – пояснил я снисходительно. – Самая важная – красота души. Тебе не понять, эллинка… Граф в самом деле прекрасен.
Она шире раскрыла прекраснейшие гляделки, я залюбовался, а она проговорила убито:
– Ничего не понимаю…
– Кроме того, – добавил я, – люди совсем не эгоисты… местами. К примеру, этот замок он выстроил для своей молодой и красивой, как говорят, жены. А потом, по ее настоянию, они вообще перебрались сюда из прежнего, огромного, величавого и пугающе грозного, каким должен быть замок у знатного военачальника.
Ее личико чуть посветлело, она опустилась возле Бобика, он сразу перевернулся на спину и растопырил лапы, чтобы она могла почесать ему пузо.
Теперь, когда она перестала страшиться Бобика, то перешла в другую крайность: постоянно чешет, гладит, шепчет в оттопыренное мохнатое ухо разные глупости, а он слушает внимательно и с удовольствием.
Покои, которые нам отвели, могли бы принадлежать и королю. Изаэль помалкивает, но я видел изумление в глазах и растерянность в каждом жесте. Громадность моего дворца в Савуази еще смогла объяснить: я же властелин, у меня и должно быть самое громадное и богатое, как у королевы Синтифаэль, но когда встречает такие или почти такие же замки у других лордов…
Я сел за стол и заглянул в чернильницу, там сухо и пара дохлых мух, крикнул слуг, вбежали сразу двое и прилипли в ужасе к дверям: Бобик поднял голову и посмотрел на обоих по-монаршьи строго и внимательно.
– Свежих чернил! – велел я. – И перья заменить, эти уже рассыпаются. Мух убрать тоже.
– Ваша светлость, – пролепетал один, бледнея, – недоработка, простите… Все сделали, а это забыли.