Ричард Длинные Руки – гранд

– Ваша светлость, вы наверняка устали с дороги. Я велел приготовить лучшие покои. Отныне они будут носить ваше имя!

Я поклонился, поднялся:

– Спасибо, граф. Эй, черпак… виночерпий, подъем!.. Будешь услаждать меня песнями.

Граф самолично отвел нас в наши покои, в самом деле роскошнейшие, чувствуется вкус в украшении стен гобеленами и дорогим оружием, ни одного простого меча или топора, а все именное, со сложными рисунками на клинках или замысловатыми рунами, намертво врезанными в металл.

Бобика ничто не удивило, но громадные глаза Изаэль стали совсем вполлица, уж и не знаю, как они у нее получаются такими, даже я засмотрелся, а потрясенный граф судорожно вздохнул и пробормотал заплетающимся языком:

– Спокойных снов, ваша светлость!

– Спасибо, дорогой друг, – сказал я с чувством. – Я в самом деле чувствую себя здесь как дома.

Он поклонился и вышел, Изаэль прошептала:

– Чего он тебе прислуживает?

– Проявляет вежливость, – объяснил я. – Чуткость.

– Чуткость?

– Ну да, – сказал я. – Как я к тебе. Не заметила, мелкая свинюшка?

– От тебя дождешься, – заявила она, даже не догадываясь, что угадала. – Ты весь, гад чешуйчатый, хитрый!

Я прошел к столу, сел, задумался. Изаэль тем временем робко почучундрила по комнате, шарахаясь от неподвижных железных рыцарей на невысоких постаментах, долго старалась убедиться, что они в самом деле не дышат, поскребла ногтем гобелены, удивляясь, почему ничего не меняется, а вот у них в замечательном Лесу так сразу бы…

Посреди стола большого формата книга страниц в тысячу, переплет из красной меди, прямо по центру надменно высится череп коричневого цвета, настолько корявый, что я сперва решил, что вылеплен из сырой глины, потрогал пальцем, нет, натуральный, но вид такой, как если бы пролежал в земле века, если не тысячелетия.

Рядом с книгой серебряная чаша, подсвечник с ручкой, листья неведомых мне трав, карту из странного материала прижимают к столу окаменелые остатки морских, как предполагаю, чудищ, если это не жвалы муравьев размером с собак…

Изаэль подошла к столу, отпрянула в ужасе и отвращении.

– А эта штука зачем?

Ее дрожащий палец боязливо указывал на череп. Я пояснил мирно:

– Это напоминание, что нужно успеть сделать все, что задумал, ибо жизнь коротка. На эльфов это не сработает.

– Жизнь всегда коротка, – возразила она, – какой бы ни была долгой, но такое держать на видном месте все равно отвратительно.

– А эстетика зла?

Она переспросила испуганно:

– Чего-чего?

– Ладно, – сказал я, – это люди так свою бунтарскую ширь выказывают. Осматривайся, существо.

Она пропищала:

– Это вот постель? Какая огромная! И какое толстое и легкое одеяло…

– Оценила? – проворчал я. – Из лебяжьего пуха. Трава все равно так не может.

– Зато трава пахнет!

– А мне зачем ее запах? – удивился я. – Ты пахнешь лучше любой травы!

– Я пахну?

– Как самый лучший в мире цветок!

Она польщенно заулыбалась, выпрямила испуганную спинку, а я напряженно думал, что Гиллеберд сумел ценой долгой и упорной борьбы ограничить аппетиты и своеволие крупных лордов, а я довершаю его реформы, обезглавив верхушку и передав их земли преданным мне лично людям. Но даже с ними не сделать того, что сделал Вильгельм Нормандский: взять клятву верности не только с них, но и со всех их слуг, стражей, крестьян…

Если попытаюсь сделать это сейчас, будет выглядеть оскорбительно, как знак недоверия к преданнейшим друзьям. И вообще такое уже поздно делать как в Турнедо, так и в Сен-Мари, а про Армландию и говорить нечего.

Единственный шанс – Варт Генц, но операция должна быть ювелирная. Феодалы всегда стараются не допустить усиления королевской власти и никогда не позволят, чтобы у короля было больше сил, чем у них…

С дальнего конца комнаты раздался восторженный визг, Изаэль обнаружила за шелковой ширмой вместительную бадью из темной бронзы, кучу обтирательных холстов на крюке и непонятного назначения трубы, что нависают над краем ванны.

Я осмотрел по ее настойчивому требованию, затем вышел в коридор и перебрался в соседнюю комнату. Там жарко горит очаг, возле него две огромные бадьи с водой, чугунный котел и двое мужиков сидят в углу и сосредоточенно трясут по очереди стаканчик с костями.

Оба подхватились, склонились в поклонах.

– Что изволите, ваша светлость?

– Нагрейте воды, – велел я. – Сейчас.