Ричард Длинные Руки – герцог, Стр. 81

Он долго старался выковырнуть, но сдался и отступил. Я сказал с рассчитанным благодушием:

– Оружейник все вытащит. Но доспехи пусть починит до вечера.

Его суровое лицо застыло, бросил осторожный взгляд на Иллариану, произнес дрогнувшим голосом:

– Ваша светлость…

– Все в порядке, – заверил я. – Враг бежит, бежит, бежит…

– Ваша светлость, – сказал он с суровой почтительностью, – осмелюсь заметить, что и эти ваши доспехи проще выбросить. Позвольте подыскать вам снова новые?

– Позволяю, – согласился я. – Только учитывай мои довоенные размеры. Эти в предплечьях тесноваты.

– Простите, я это учту.

Я вытянул руки в стороны, стражники быстро и умело освободили своего сюзерена от железа, Паньоль окинул взглядом меня с головы до ног и покачал головой.

– Боюсь, придется менять и всю одежду.

– Не жадничай, – сказал я кротко. – Высшее богатство – отсутствие жадности.

Он неумело улыбнулся, свирепое лицо стало почти человеческим.

– Для вас здесь ничего не жалко. И никому.

Стражники бегом понесли детали моего доспеха, но, как я заметил, не к оружейнику, а прямо в кузницу.

Паньоль снова бросил взгляд на замершую Иллариану, но я о ней молчу, и он снова сделал вид, что мы вот только вдвоем, спросил осторожно:

– Ваша светлость, вы собираетесь и этой ночью…

– Как получится, – ответил я легко. – Я вообще-то с дамой… Кстати, сапоги тоже пусть заменят.

Он посмотрел на мои голые ноги, зябко поежился.

– Да, конечно. Жаль, не бывает железных.

Я улыбнулся, он сконфуженно умолк, стальной панцирь пробит когтями так, что годится на решето, а это значит, и железо не очень-то спасает.

Я сказал громко:

– У меня сегодня гостья, благороднейшая леди Иллариана изволила нанести мне визит.

Марсель молча поклонился, в глазах вопрос, что это за леди без пышной свиты и вообще без сопровождающих, но смолчал, герцог им достался тоже с причудами.

– Я распоряжусь, – сказал он наконец, – чтобы подали вам прямо в покои.

– Спасибо, Марсель, – поблагодарил я. – Ты все понимаешь.

Он снова поклонился, вряд ли что понял, но все равно похвала приятна, а заслуженная или нет, менее важно.

В моих покоях Иллариана огляделась и тут же устроилась с ногами в кресле, свернувшись в такой тугой клубочек, что рядом можно посадить Бобика.

Он молча и преданно сопровождал нас, с Илларианы не сводил глаз, на меня поглядывал с таким выражением, словно хотел сказать: а здорово нам повезло отловить такую?

– Здесь хорошая еда и вино, – сказал я, – но мне так хочется самому послужить тебе!.. Позволишь?

Она посмотрела большими глазищами, я ощутил оторопь, читает мысли, что ли, наконец она сказала серьезно:

– Да, если хочешь.

– Для тебя очень хочу, – заверил я.

– Хорошо…

Впервые я создавал с таким радостным чувством все эти бифштексы и ромштексы, всевозможные копчености, крабовое мясо, икру красную и черную, потом спохватился и принялся заставлять столешницу всевозможными десертными вкусностями, что тают во рту, и чувствовал, что могу создать все-все, что когда-либо ел. Память сохранила не только вкус икры, но и ее состав, когда желудочные соки скрупулезно расщепляли на составные части, и я уже без боязни опозориться заполнил деликатесами все свободное место, а в центре водрузил высокую чашу на длинной ножке с воздушно взбитым мороженым.

Иллариана сперва смотрела с восторгом, затем лицо стало грустным, в глазах поселилась печаль, она вздохнула тяжело, а во взгляде я отчетливо увидел сострадание.

– Ну как? – спросил я хвастливо. – Берешь меня в слуги?

Она проговорила жалобно:

– Неужели и ты…

– Что? – испугался я и быстро оглядел себя со всех сторон. – Что у меня не так?

– Все, – ответила она, во взгляде я видел безмерную жалость. – Неужели и ты… такой же обломок прошлого, как и все мое племя?

Я дернулся, торопливо сел рядом и обнял за хрупкие плечи. Она сразу прижалась ко мне, женским инстинктом отыскивая защиту у большого и сильного.

– Я не обломок, – прошептал я на ухо. – И я не из прошлого.

Она вздрогнула, попыталась слабо высвободиться, но я не отпустил, и она послушно затихла.

– А кто ты?

– Да вот все стараюсь понять, – сообщил я. – Как только решу, что понял, тут же брык – и все меняется!.. Понимаю, что ничего не понимал. Прямо бешусь.

Она спросила серьезно:

– Почему?

– Приходится признаваться, – объяснил я, – что был дураком. И поступал по-дурацки. Зато теперь ого-го, самый умный!.. И так всякий раз. Снова и снова.