Я остановился над ним, он поспешно опустил веки, на бледных щеках слабая краска сильнейшего стыда.
– Сэр Гедвиг, – сказал я осторожно, – вы напрасно… нет, не напрасно, это я уж чересчур… но вы слишком строго себя казните за то весьма неприятное… Все, что вы натворили, было вызвано неумеренным возлиянием, а это такая коварная штука…. никто из нас не избежал сей гнусной ловушки…
Он простонал, не открывая глаз:
– Ваша светлость, прошу вас… оставьте меня…
Я покачал головой.
– Сэр Гедвиг, это даже правильно, что все мы прошли через стыд и позор неумеренного питья хотя бы однажды. Господь сам подталкивает нас к этому, чтобы могли затем с пониманием и снисхождением отнестись к тем достойным уважения людям, кто вот так же переберет лишнего…
Он прошептал:
– Как я мог…
– Это были не вы, – сказал я мягко, – а та свинья, что живет в каждом из нас и которую мы обязались не выпускать, чтобы оставаться людьми. Но Господь посылает нам испытания, чтобы помнили об этом грязном звере внутри нас, смиряли, заталкивали сапогами вглубь, ибо омерзителен его облик, а последствия его свобод постыдны и плачевны… Однако, сэр Гедвиг, я бывал в вашей шкуре, поверьте! Напивался до скотского состояния, не в силах отказать тем, кто меня подбадривал и подзадоривал, гореть им за это в огне и лизать раскаленные сковороды… И потому я вас понимаю. И… прощаю. Это были не вы, сэр Гедвиг.
Он прошептал едва слышно:
– Это был я.
– Даже возьму на себя смелость сказать, – продолжил я, – через это испытание должен пройти всякий из нас. Это не больше, чем испытание. Господь испытывает нас не только в бою, сэр Гедвиг. Каждый день – испытание!
Он проговорил с трудом:
– Я не выдержал… я должен умереть…
– Хорошо, – согласился я. – За это вы умрете. Но не здесь. Отправитесь на праведную и угодную Господу войну в Гандерсгейм, там и погибнете. Но я накладываю на вас епитимью, как паладин, облаченный доверием церкви, прежде убить десять сильнейших воинов из той безбожной страны!.. Только так вы можете искупить свою слабость. Принимаете?
Он прошептал после короткого молчания:
– Да…
Я обернулся к дверям:
– Развязать барона Уроншида и вернуть ему меч!
Со двора доносится ржание коней, топот, сильные мужские голоса. Лорд Морган Гриммельсдэн, который из клана Горных Рыцарей, властно распоряжается, кому куда и кого за что, это прибыли его люди, часть – вассалы, часть – вольнонаемные.
Я посмотрел с веранды, рыцари Вестготии дождались наконец-то возможности поучаствовать в священной и справедливой освободительной войне, где можно захватить большие богатства и получить в управление просто огромные земли с покоренным населением. По крайней мере сейчас говорят именно об этом, слышу по обрывкам разговоров, уже знаю наизусть все обороты, гиперболы и метафоры.
За спиной послышались шаги Кемпбелла.
– Ваша светлость…
Я спросил, не поворачиваясь:
– Что у тебя?
– Прибыли старосты деревень…
– Хозяйственные вопросы, – сказал я нетерпеливо, – потом, потом. Сперва обороноспособность.
Все новоприбывшие почтительно преклонили колени, едва я показался из двери. Я кивнул высокомерно-доброжелательно, уже герцог, не какой-нибудь замухрышка маркграф, знаки внимания заметнее, надо привыкнуть.
Морган, веселый и взвинченный, подбежал ко мне, как поручик к маршалу, глаза блестят, рот до ушей.
– Двенадцать рыцарей, – отчеканил он, – и двадцать четыре тяжелых всадника!
– Хорошо, – признал я. – Все экипированы?
– Полностью!
– И готовы отправиться к побережью?
– Хоть сейчас, – заверил он.
Я осведомился:
– Даже отдыха не потребуется?
– В пути отдохнут, – сказал он бодро. – Дорога почти все время под уклон. Горят нетерпением, ваша светлость!
– Хорошо, – одобрил я важно, – это хорошо, да… Энтузиазм масс, да, весьма зело приемлем.
В ворота въехала роскошная повозка, украшенная серебром и золотом, окошко задернуто шелковой занавеской.
Граф Гатер посмотрел на коляску, перевел взгляд на Моргана, ухмыльнулся и пошел от нас, напевая что-то фривольное. Морган поглядывал в сторону коляски опасливо, вздохнул, лицо слегка омрачилось, а из груди вырвался глубокий вздох.
– Берегитесь, ваша светлость, – произнес он тихохонько, – к вам прибыла вторая ошибка Бога.
– Кто?
– Женщина, увы.
– Красивая?
– Очень.
– Тогда пусть, – ответил я. – Может быть, это не было ошибкой, а каким-то дальновидным замыслом Господа? Неисповедимы Его странные пути.