Ричард Длинные Руки – герцог, Стр. 47

– Ага, – сказал я, – соображаешь, что не туда шел?.. И меня сманить хочешь?.. Нет уж, нет уж. Мы пойдем другим путем. Я уже знаю, что и бабы – говно, и чревоугодие – говно, и даже императорство – говно… если само по себе, конечно. Я знаю радость слаще… Так что надумаешь сказать что-то путное, добро пожаловать… А пока я изволю прекратить это вот, ага.

Я поднял чехол, спасибо предусмотрительному Кемпбеллу, не унес, чуял нечто нехорошее, молодец, торопливо накинул на зеркало, стараясь не показывать, что спешу и сжимаюсь в ожидании неприятностей.

Некоторое время поверхность темной материи слабо выгибалась изнутри, будто с той стороны некто пытался выбраться на эту сторону, но я отошел на цыпочках, и все затихло.

– Ну и усе, – пробормотал я. – Теперь еще бы заснуть… можно считать, что принял имущество без всякой переписи и описи. Здесь, к счастью, все на доверии и по понятиям. Да только хрен после такого заснешь… Но я попытаюсь. Во всяком случае, скажу, что спал крепко и без всяких…

Плечи дернулись, но я удержал на месте, хотя никто и не видит, что меня нечто пугает в этом уже моем Альтенбаумбурге. Холод прополз вдоль спины, стал ощутимее, начал вгрызаться в позвоночник.

Я огляделся быстро, на всякий случай ухватил меч и встал в боевую стойку. Уже не холод, а лютый мороз сыпанул по коже, разом проник в плоть. Резко заломили зубы, словно хватил колодезной воды в жаркий день.

Все чувства кричат, что приближается огромное и страшное, как чудовищная волна цунами, что сметает все с лица земли. Я стиснул кулаки и напрягся, не зная, чему противостоять, куда броситься, как избегнуть, куда спрятаться…

Страшный холод межзвездных просторов налетел со скоростью урагана, ударил, смял, проморозил внутренности и мгновенно исчез, оставив тянущее ощущение свершившейся беды.

Я вздрогнул, обнаружив, что луна внезапно оказалась на другом краю неба, словно я простоял вот так бездумно у окна несколько часов. Но эта луна втрое крупнее, почти красная, пятна морей глубже и темнее, а весь диск затянут полупрозрачной пеленой, словно там свирепствуют неистовые бури.

Резкий тонкий крик заставил повернуть голову. Вместо гнезда под козырьком башни, где птенцы ласточки едва не выпадали через борт, сейчас нечто массивное, утыканное камешками. А сверху выглядывают тонкие змеиные головы. Я сперва решил, что змея сожрала птенцов, но на фоне звезд мелькнула быстрая тень, нечто крылатое размером с кошку спланировало на гнездо. В пасти прилетевшего что-то трепыхается, зверь начал рвать добычу на куски и совать в жадно раскрытые пасти с мелкими зубками.

Содрогнувшись, я поспешно перевел взгляд на здание напротив. Крыша как грязный воск на жарком солнце, что быстро теряет форму и оплывает. Непонятно. С холодком в сердце сообразил, что крыша не просела вовсе, напротив – стала выше и шире, а грязные потеки – это вовсе не измененные камни стен, а нечто упавшее сверху, как грязный снег, что налип и обезобразил…

Торопливо огляделся, но нет, не снег. Это, скорее, странная грязь, неизвестно откуда взявшаяся, но все-таки сверху, потому что потеки все еще сползают, обезображивая стены, закрывая проемы окон, залепляя барельефы и даже колонны.

Я ощутил оторопь, при наступлении ночи любое место преображается, становится таинственным и загадочным, и оказываешься словно бы в другом мире, но именно «словно бы», а на самом деле очертания все те же, и если зажечь свет…

Пальцы, подчиняясь мелькнувшей мысли, щелкнули, вызывая шарик света. Я замер. В круге света прямо передо мной на стене каменные барельефы медленно меняют очертания, словно их лепят из пластилина незримые пальцы. Вздыбленный лев с косматой гривой превратился в отвратительного ящера, утыканного тупыми, но частыми шипами, две пантеры стали горгульями, а роскошный гобелен на полстены медленно потек, как тяжелая слизь, на полдороге застыл отвратительными наплывами, а на полу образовалась матово блестящая твердая гадость, словно из грязного льда.

Я выглянул в коридор. Никого. Вдали послышались шаги, голоса. Я прижался к стене, торопливо перетек в личину исчезника. В полосе лунного света показались две фигуры в бесформенных балахонах, скрывающих очертания, ну хоть не что-то четвероногое. Я ощутил минутное облегчение, пока не вспомнил, что на свете нет более жестокого и беспощадного зверя, чем двуногие.

Донесся холодный злой голос, снова на чужом языке, но я понял отчетливо: