– Это меня не остановит, – пробормотал я вслух. – Подумаешь, ущерб! Вся жизнь ущерб. Бояться ущерба – из дома не выходить. Нет уж, я вам ущерб какой угодно устрою… но площадку для Храма Божьего расчищу.
Даже, мелькнула мысль, но вслух не решился, даже если не оставлю камня на камне. Ломать – не строить. Строить будет отец Дитрих, он терпеливый и дотошный, а мне бы все сразу и побольше, побольше…
Граф отбыл размещать прибывших со мной рыцарей, я поманил пальцем постоянно маячившего в пределах видимости Томаса Кемпбелла.
Он подбежал живо и резко, несмотря на грузность и дородность, склонился в поклоне.
– Ваша светлость?
– Изволю, – сообщил я, подумал над тем, что именно я конкретно изволю, пояснил: – Осмотреть замок. Вообще-то какой это замок, давно уже дворец!
– Старые названия держатся долго, – объяснил Кемпбелл, – ваша светлость. Когда-то его строили для обороны.
– Но обороняться не пришлось?
– Нет, – согласился он без сожаления. – Никто напасть и не пытался.
– Повезло, – сказал я.
Он поклонился.
– Да-да, вы правы, ваша светлость.
В зале вдоль стены в красивых позах застыли бронзовые лучники с натянутыми тетивами. Длинные стрелы выглядят страшновато, я помню, как в Геннегау подобный этим копьеносец одним точным броском поразил ужасающего демона. Не хотелось бы оказаться на месте того, в кого попадут таким дротиком или такой стрелой.
Кемпбелл даже не посмотрел в их сторону. Я покосился настороженно, сердце стучит учащенно, а тело готово бросить меня на пол или, напротив, взметнуть вверх, пропуская стрелы ниже.
– А что с ними?
Он посмотрел на стрелков, на меня, снова на стрелков.
– Простите…
– Они на службе?
На его лице отразилось замешательство.
– Простите, не понял…
Я отмахнулся:
– Значит, еще не стреляли. Впрочем, меня это не утешает. Я здесь, значит, пальба обеспечена. Плохо только, что могут метить именно в меня.
Он понял, вскрикнул:
– Ваша светлость… они ж бронзовые!
– И что, – спросил я, – бронзовые не люди?.. В некоторых странах их уже большинство. Ладно, пока оставим. Это что за странный зал?
Он заглянул, виновато развел руками.
– Герцог не желал держать слишком много народу. Часть помещений изначально оставалась пустыми. Это вот приспособили под… гм… склад ненужных вещей.
– Ненужное надлежит сжигать, – сказал я строго. – Ишь, со всего дворца поломанную мебель собрали… Хотя нет, пока оставьте. Начнем жечь еретиков, пойдут на дрова. Экономика должна быть экономной.
Бобик ходил со мной неотступно, ни на кого не смотрел, ни на кого не рычал. Таких псов одни перестают бояться сразу, другие продолжают страшиться, как и раньше, а на все уговоры привычно врут, что их совсем недавно покусала такая же точно собака, и потому их побаиваются.
Потом он начал осторожно поглядывать на меня с вопросом в хитрых детских глазах, посапывать и оглядываться.
Я потрепал по огромной башке и сказал негромко:
– Только никого не пугай. Ты аристократ, помни. Держись с достоинством.
Он вильнул хвостом и пропал с такой неаристократической скоростью, что я даже не увидел, в какую сторону метнулся.
– Хорошо, – сказал я. – Идите… Томас.
– Ваша светлость…
– Занимайтесь своими делами, – объяснил я. – Я пока изволю помыслить над проблемами. Поперепатетикую, так как я вообще-то видный из себя мыслитель нужного толка.
Уже без сопровождающих я некоторое время настороженно перепатетиковал по залам, просматривал в тепловом зрении, даже в запаховом, теперь это все мое, а мое должно быть у меня под полным и безоговорочным контролем. И никаких неожиданностей, это умаление моего достоинства, а подобное чревато боком.
Очень богато, даже слишком. Иногда вычурно, но часто и роскошь простоты, когда не нужны доказательства в виде золотых подсвечников, дверных ручек и накладок даже на стенах. Неприятное ощущение, будто кто-то огромный ощущает мое присутствие, но еще не определил ввиду медлительности, кто я и почему считаю себя хозяином.
Обойдя часть залов, – остальное рассмотрю потом, – спустился вниз и через просторный холл вышел во двор.
На стене тут же громко затопали солдатские сапоги, по ступенькам из цельных глыб камня быстро спустился и подбежал Марсель Паньоль, весь собранный, четкий, с непроницаемым лицом и ожиданием ясных приказов.
– Ваша светлость?
– Бдишь? – спросил я лишь для того, чтобы сказать что-то.