Глава 10
Небо раскололось с гневным грохотом. Они застыли, и весь мир застыл, время остановилось, а у меня перед лицом замерла в полете красивая ночная бабочка, толстая и мохнатая.
На землю пал широкий луч слепящего света, вышел Михаил, крылья за спиной встопорщены, готовые к взлету, а сам он быстро шагнул вперед и вытянул перед собой руку ладонью вперед.
– Остановись!
Я натянул повод, Бобик оскалил зубы и злобно зарычал. Глаза стали багровыми, шерсть поднялась, я с беспокойством увидел, как под гладкой шерстью впервые вздулись рельефные мускулы. Даже когти удлинились, и когда провел лапой по твердой, как камень, земле, там заскрежетало и остались глубокие царапины.
– Придержи пса, – сказал Михаил бесстрастно. – Иначе придержу его сам…
– Бобик, – сказал я строго, – сидеть!.. Вот так. Это невкусное, понял?.. Я слушаю тебя, Михаил.
Михаил коротко усмехнулся:
– Как гордо… Последний, кто со мной так говорил, был Сатана.
– На что намекаешь? – спросил я. – Или запугиваешь?.. Мелковато, Михаил.
Он покачал головой.
– Зачем запугивать? Ты сам прекрасно понимаешь, моя мощь безмерна. Могу поднять вон ту гору… или весь хребет одним пальцем и обрушить на тебя. От такого у тебя нет защиты, не так ли?
Я сказал с вызовом:
– Очень хочется?
Он ответил ровно:
– При чем здесь я?
– Вот именно, – сказал я зло. – Хочется, вижу. Весь кипишь, хотя и фараонишь. Сильный не стал бы похваляться своими возможностями. А ты мелковат!
Злость расшатывает меня внутри, понимаю же, что с таким нельзя задираться, а вот удержаться не могу. Если получил оплеуху, даю сдачи, а пьяный дурак передо мной или светлый ангел – все равно.
Он вперил в меня сверкающий взор, я ощутил жар, но не отвел взгляда.
– И все-таки помни, смертный, – сказал он с нажимом, – свое место. И не забывай, твои возможности… невелики.
Я сказал зло:
– Побольше твоих! Подумаешь, горный хребет поднять… Ты это сделаешь, если тебе так велит Творец! А сам по себе не сдвинешь и волосок на усике муравья. Мне же позволения не требуется, ты это помнишь?
– Помню, – ответил он сухо, мне почудилось в его голосе сильнейшее раздражение, – потому не останавливаю. Но зато напоминаю и… запрещаю туда идти!
– Почему?
Он стиснул челюсти, я с удивлением увидел, как заиграли под огненной кожей тугие желваки.
– Потому что Господь, – сказал он с нажимом, – создал и тот мир! Они и его создания!
– Это я уже слышал.
– И потому Господь, – сказал он еще раздраженнее, – не желает, чтобы тому миру повредили!..
Я спросило мрачно:
– Почему?
– Потому что тот мир, – сказал он зло, – тоже хорош! У него свои законы, свои ценности, свои обычаи, свои дороги. Он отделился от этого, не погиб и… продолжает развиваться.
Я вскрикнул:
– Существа из того мира уже вторгались в наш!.. Сколько уничтожено скота, сколько убито ими невинных людей?
Он сказал сухо:
– Семьдесят две коровы, триста четырнадцать овец, двести семнадцать собак, восемьдесят три свиньи, двадцать мужчин, три женщины и восьмеро детей…
– Вот видишь! – сказал я. – Или для тебя это только статистика?.. Не-е-е-ет, для меня это люди. Мои люди. И никакой иномирной твари я не позволю нападать на людей, даже будь она занесена в Красную книгу!..
Свет от его фигуры полыхнул так ярко, что я некоторое время видел только ослепительное сияние, лишь через минуту сумел увидеть человеческие очертания с растопыренными крыльями.
Голос Михаила прогремел мощно и обрекающее:
– А знаешь ли ты, если переступишь черту Света и Тьмы и на этот раз, то уже не будет возврата? Ты останешься там навсегда!
Я признался с дрожью в голосе:
– Честно говоря, не знал.
– Ты хоть понял, почему всякий раз Границу пересекаешь с меньшими усилиями?
Я покачал головой:
– Нет.
– В тебе все меньше света, – произнес он с печалью. – Перейдешь сейчас – погаснут последние остатки. И ты навсегда останешься там. В Темном Мире. Он станет твоим навеки.
Я пробормотал растерянно:
– Этого я не знал.
– Потому я и открыл тебе, что тебя ждет.
Он говорил почти с сочувствием, хотя так и могло быть, он же видит мое исказившееся лицо, это тот миг, когда я не могу скрывать свои мысли и чувства, а мне сейчас очень хреново, я хотел бы оставаться хорошим и творить добрые дела, но так, чтобы не прищемить и пальчик и чтоб не испачкать даже туфли, сейчас же что-то сразу расхотелось приносить человечеству такую жертву.