Ричард Длинные Руки – герцог, Стр. 128

– Завтра? – спросил я.

Она кивнула:

– Завтра.

– Обещаешь?

Она засмеялась.

– Клянусь! У меня нет причин тебя обманывать.

Я сказал потерянно:

– Я знаю, тебя не удержать. Да я и не стану. Я слишком сильно, просто безумно тебя люблю.

Она остановилась, прямо взглянула мне снизу вверх в лицо. Я привлек ее к себе, она с готовностью прижалась всем телом, замерла на долгое мгновение, даже дыхание задержала, во что-то вслушиваясь, вчувствываясь, наконец с тяжелым вздохом отстранилась, и я видел, что делает это очень неохотно.

– Надо, – произнесла она кротко. – У меня тоже есть долг перед своим племенем. Ночь пройдет быстро!.. А днем мы снова будем вместе. Как говорят люди: все имеет свой закат, только ночь заканчивается рассветом.

– Я не засну.

Она сказала совсем ласково:

– Тогда думай о своем герцогстве. Ты – герцог, помнишь?

– Герцогство, – сказал я невесело, – чудесная вещь, но этот титул не может согреть в холодную ночь.

– Холодную?

– Я замерзаю без тебя, – признался я. – Мое сердце застывает. Я не живу без тебя, я просто существую.

– Я приду завтра, – сказала она раздельно и почти сердито.

– Постараюсь не умереть до завтра, – пообещал я.

Она отступила на пару шагов, я смотрел во все глаза, взмахнула руками, я замер, но так и не успел увидеть это дивное мгновение, когда человек превращается в птицу, все-таки у нее как-то по другому принципу.

Только что она смотрела на меня любящими глазами, а в следующее мгновение дивная птица в розовом оперении с силой оттолкнулась от земли, мощный удар крыльев о воздух бросил ее стрелой высоко в темно-фиолетовое небо, где уже выступили первые звезды.

Гатер отдыхал, сидя на большом белом валуне, когда я вернулся в одиночестве. Бобик с разбега набежал на него с кабаном в пасти и положил ему на колени. Граф от неожиданности завалился навзничь, рыцари ржали, как кони, помогая ему подняться.

Гатер сказал сердито:

– Зверь и то уважает, а вы что? Он же мне принес!.. И этих гусей!.. И рыбу. И даже оленя… А вы даже кабана с меня не снимете…

– И снимем, – заверил барон Уроншид, – и выпотрошим. До чего же хороша дичь! Он же не хватает, что попало! Всегда молоденьких, жирненьких…

Бобик помахал хвостом и унесся, ободренный всеобщим вниманием. Дичь принялись разделывать, деловито готовить к обжарке, а я отошел к Зайчику, он подбирал с земли крупные камни и с удовольствием грыз их, как кусочки сахара.

– Позволь, – сказал я тихонько, – побеспокою…

Он смотрел понимающе, а я снова влез в доспехи, закинул на спину лук и опоясался мечом. Подумал, добавил на пояс увесистый кинжал, пригодится.

За спиной послышались крадущиеся шаги, но я не стал оборачиваться, узнаю походку графа Гатера.

– Чего-то опасаетесь, – спросил он тихонько, – ваша светлость?

Я обернулся и посмотрел на него надменно, выпятил нижнюю челюсть.

– Граф! Я попрошу вас…

Он сказал поспешно:

– Простите, хорошо подвешенный язык всегда чешется и всегда спешит. Я имею в виду, нам тоже… быть к чему-то готовыми?

Я отмахнулся:

– Просто причуда. В доспехах легче думается.

– А-а-а, – сказал он понимающе, – о сражениях мыслите!

Я удивился:

– А о чем еще может мыслить рыцарь и вообще мужчина? Только о сражениях, а еще о женщинах. Но сперва о сражениях, а о женщинах – потом. Если сможет.

Он посмотрел по сторонам.

– Собираетесь, – спросил он шепотом, – уйти на битву с ночными демонами?

Я ответил так же тихо:

– Вы проницательны, граф.

– Позвольте вас сопровождать?

– Если бы это от меня зависело, – ответил я совершенно искренне, – я бы взял с собой весь отряд!

Он с досадой стукнул кулаком себя в бок.

– Как жаль…

– А как мне жаль, – ответил я, – но, увы…

Он помялся, спросил совсем уж шепотом:

– А сестра феи… она как? И где?

– Навестит своих, – объяснил я, но сердце болезненно сжалось, – и вернется.

Он сказал торопливо, в лицо мне старался не смотреть:

– Это хорошо, да. Родных надо навещать! Уважение к старшим должно быть, а то мы всегда гнем свое.

– Идите к костру, – посоветовал я. – Есть битвы, которые каждый из нас должен выстоять в одиночку.

– Друг познается в беде, – сказал он с великим уважением, – герой – в битве.

Я продолжил про себя: честный – в уплате долга, жена – в бедности, родственники – в невзгодах и ощутил, что даже в такие минуты, когда всего трясет в ожидании большой трепки в Темном Мире, остаюсь герцогом, сюзереном, что думает о подданных, вручивших мне ключи к своим судьбам.