– Это хорошо, – согласился я. – С детства приходится терпеть эту мораль и давление взрослых, но когда мы сами взрослые, что нас может удержать?
Он сказал одобрительно:
– Ты прав. Надо дать себе свободу самовыражения. Выразить свое «я» так, как хочешь только ты. Но только в том мире это возможно без всяких препятствий.
Я сказал, колеблясь:
– Да, это очень важно, самовыразить себя и дать себе волю… И много нас таких здесь?
– Всего, – ответил он ровным голосом, – легион.
– Это я слышал, – заверил я. – Имя вам – легион, да, знаю. Но это там где-то, однако я пока здесь…
– Не все ли равно? – спросил он. – Тебе уготовано место там.
– Но разве мы не стараемся «здесь», – спросил я, – сделать и как «там»?
Мне показалось, он улыбнулся в полутьме, на лету схватив мою рассчитанную оговорку «мы», означающую, что я уже практически согласился на еще больший куш и сейчас только стараюсь выжать привилегий по максимуму.
– Скоро и здесь будет тот мир, – пообещал он. – Как только распахнут Врата. Завоевание будет быстрым, там слишком долго к этому шли и готовились. Твоя власть здесь будет такой, что нынешнее герцогство покажется песчинкой.
Я сказал жадно:
– Хочу!.. Власть – это все. Любая законная власть есть плод узурпации. Всякая власть великолепна, а абсолютная власть абсолютно великолепна!.. И вообще цель жизни – власть, а цель власти… власть!
Он довольно хохотнул.
– Великолепно и четко сказано. Надо запомнить и передать Повелительнице…
Я спросил чуть обиженно:
– Повелительнице? Я не очень люблю подчиняться женщинам. Все-таки миром должны править мы, мужчины.
– Мы и правим, – заверил он. – А Повелительница… не женщина. И она не повелевает… напрямую.
– А-а-а, – сказал я понимающе, – та самая фея? Которая живет в лесу? Хотя как она может из леса руководить…
Он возразил:
– Она живет в башне Небесного Камня, а не в лесу!.. Она…
Он осекся, я быстро шагнул к нему и всадил кинжал в живот, где присмотрел щель, рванул в сторону, вспарывая внутренности. Он инстинктивно ухватился за мою руку, лицо перекосилось от невыносимой боли.
– Ты… зачем…
– Наслаждайся, – посоветовал я. – У вас все не так… Ощути удовольствие от боли. И спасибо за информацию. Хотя и долго же тебя, дурака, пришлось раскачивать.
Глаза посредника вспыхнули красным, но я дернул рукоять на себя, развернул грузное тело к себе спиной. Он слабо пытался противиться, но слишком оглушен дикой болью, я ударил еще раз, острое лезвие сладострастно перехватило ему горло и сонную артерию.
Он закачался, я с силой толкнул его через веревочные перила. Мостик начал ходить из стороны в сторону, как маятник. Я ухватился за поручни и проводил взглядом падающее тело.
Со стороны постоялого дома послышался топот, мелькнули огни факелов. Я с неудовольствием повернул голову.
В нашу сторону несется, как подкованный бык, с обнаженным мечом граф Гатер. За ним едва поспевают два тяжеловооруженных ратника с копьями и щитами.
Гатер вскрикнул, едва ступив на мостик:
– Что стряслось?
– Не спалось, – сообщил я, – малость подискутировали с неким незнакомцем о ценностях мироздания и миропорядка.
Он опасливо подошел ближе, цепляясь за перила обеими руками. Ратники остались на краю пропасти и заглядывали оттуда, вытягивая шеи, как гуси.
– И чем кончилось? – спросил граф.
Я ответил со вздохом:
– Трудно вести неспешную интеллектуальную беседу на качающемся мосту.
Он посмотрел вниз, бурный поток кое-как сдвинул с камней тяжелое тело и потащил, с силой ударяя о валуны, будто старался сделать мягче и человечнее.
– Потому, – спросил граф саркастически, – поспешили закончить… вот так?
– Мы же логики, – сообщил я. – Слово за слово…
– Люблю умных людей, – сказал он с завистливым вздохом. – Всегда у вас все красиво… А у нас слишком просто: дал в лоб, чтоб уши отпали, и все. Никакой изящности. Будто и не рыцари.
– Главное, – сказал я, – результат.
Он вздохнул еще тяжелее.
– У вас и результат, и красиво… Мне бы так. Что значит, в глуши живем, как кобольды какие-то.
– Ничего, – сказал я ободряюще, – мы уже запустили процесс интеграции христианских королевств в некий союз благородных, где сильным и предприимчивым людям… вот как вы, граф, такой простор, такой простор! Просто страшно становится.
Он с энтузиазмом потер руки.
– Почему страшно? Это же здорово!