Ричард Длинные Руки – гауграф, Стр. 32

Он задумался, я видел, как лоб пошел глубокими морщинами. Отец Дитрих долго молчал, а я не решался даже хрюкнуть, вспугивая, как дурных бабочек, святые мысли.

– Хорошо, – произнес он наконец с сомнением, – я доложу обо всем в Ватикан. Хотя, должен признаться, шансы у тебя невелики. Более того, в Ватикане твоя репутация пошатнется. А то и рухнет.

Я благочестиво перекрестился и поцеловал ему руку.

– Лишь бы я был честен перед Господом.

Глава 10

Зайчика вывели двое дюжих конюхов, оба вынужденно улыбались, когда арбогастр вскидывал голову и с легкостью приподнимал их в воздух. Я похлопал его по шее, он фыркнул и с недоверием обнюхал меня. Я вскочил в седло и направил к воротам.

По вытянутым коридорам улиц столицы течет непрерывная река из подвод, всадников, пешеходов, уличных торговцев, на балконах красивые женщины с любопытством рассматривают людей внизу, яркое солнце жжет плечи, а тени настолько призрачные и легкие, как кисея, что и не тени вовсе, а так, хрень какая-то.

Я проехал на другой конец города, если и придется поселиться здесь, то не рядом с Кейданом. Пусть в столице будут два центра притяжения. Этот район расположен немного выше, дома добротные, хотя не дворцы, не дворцы. С другой стороны, можно подать как демократичность, близость к народу… Нет, не оценят. Сочтут признаком слабости. Сила должна быть зримой и выражаться ясно и понятно.

Я медленно ехал по торговым рядам, что-то их слишком много, словно вся столица превращена в гигантский базар. Чем-то мне королевство Сен-Мари очень уж напоминает Венецию. Для тех тоже коммерция и прибыль вышли на первые места, а религия очень быстро теряла значение. Венецианцы говорили, бравируя своей смелостью и раскрепощенностью: «Siamo Venetiani, et poi Christiani», что значило «Прежде всего мы венецианцы и уже затем – христиане».

Церковь бесконечно добра и милосердна. Я бы на ее месте уже переполовинил человечество. Даже расчетверил. Да и того мало, если учесть, что в каждой семье, будь это богатая или бедная, рождается, в среднем, по десять-пятнадцать детей. Если эти дураки не будут истреблять друг друга в бесконечных войнах, через два-три поколения они покроют сушу и даже море, а еще через пять будут сидеть друг у друга на головах в четыре этажа. Сколько дураков… нет, это невозможно, господь не дурак, меры принял.

Но это стихийный путь, чересчур дикий, надо взять в руки неуправляемый процесс. Истреблять всяких там негодных, а не пускать все на самотек, когда самоистребляются как ни попадя. Сейчас гибнут самые совестливые, умненькие, ботаники, что драться умеют хреново, им бы думать и мыслить вволю, паровозы да монгольфьеры придумывать, да еще бессемеровскую выплавку стали, которая мне сейчас, увы, еще как понадобилась.

– Сэр Ричард, – послышался робкий голос, – простите, что прерываю ваши благочестивые мысли…

Я оглянулся, на меня с бледной улыбкой смотрит Куно Крумпфельд. С ним еще двое так же вызывающе скромно одетых человека, при одном взгляде вспоминаешь канцелярских крыс. Кланяются намного ниже Крумпфельда, ясно, не бароны, в глаза мне стараются не смотреть, словно я горилла.

– Да-да, – согласился я, – именно благочестивые и самые что ни есть богоугодные. У тебя здесь канцелярия?

Он покачал головой.

– Для особо щекотливых договоров я сам выхожу на места.

– Зажрались местные, – сказал я с неудовольствием. – Ишь, королевского советника вынуждают… Мало мы им спеси сбили. Еще разок устроить охоту на ведьм, что ли…

Он сожалеюще развел руками.

– Увы, сэр Ричард.

– Что, не получится?

– Нет.

– Почему?

Он покачал головой.

– Небольшая юридическая тонкость… даже правовая. Свои города никакой правитель грабить не вправе. Тем более бесчинствовать. Этого не потерпят ни горожане, ни лорды страны. Такое чревато бунтом и потерей трона. Именно потому захваченные города некоторое время считаются еще принадлежащими противнику. От трех суток до недели. Вы, конечно, понимаете скрытый смысл?

Я кивнул.

– Да-да, конечно. Трое суток на грабеж, когда в городе противника можно делать все. Все должно делаться по правилам и в рамках закона. Даже массовые изнасилования, грабежи и убийства.

Он посмотрел с хитрой улыбочкой.

– Вы сами воспользовались очень эффектно, когда истребляли черные мессы и все, что касалось хотя бы краем.

Я буркнул:

– Когда лекарь вырезает гниющее или зараженное место, он прихватывает и часть здоровой плоти, чтобы полностью обезопасить тело. Но сейчас уже правят законы, увы.