Я опустил ноги на мягкий толстый ковер, Бобик зевнул и опустил голову на передние лапы, продолжая следить за мной из-под приспущенных век. Злая сила во мне требует действий, я поднялся, повел плечами, мышцы работают, кровь по жилам струится хорошо, разогревается быстро. Похоже, я в самом деле отоспался и почти ожил.
– Лежи, лежи, – предупредил я Бобика. – Обещаю, еще поиграем. Но не сейчас.
Он протяжно скульнул. Я поскреб ногтями по лобастой голове, за дверью послышалось шевеление, донесся тяжелый вздох. Створки приоткрылись, заглянул дворецкий.
– Ваша светлость… завтрак?
– Давай, – разрешил я и кивнул на Бобика. – Нам на двоих.
– Конечно-конечно, – заверил он. – Завтрак на четверых, так и велю…
Барон Альбрехт вошел без стука и предупреждения со стороны церемониймейстера, что непривычно и тревожно. Я подобрался, когда он приблизился и взглянул мне в лицо холодными серыми глазами. Бобик подбежал к нему и подставил голову, но барон почесал его за ухом чисто машинально.
– Сэр Ричард, – сказал он без привычных вступлений насчет «драсте» и «как здоровье», – дела плохи.
– Что на этот раз?
Он сказал холодно:
– Не может быть, чтобы вы не догадывались.
Я сказал невесело:
– Лорд Рейнфельс?
– Да.
– Не передумал?
– Более того, – ответил он, – после вчерашнего совещания собрал своих военачальников и объявил, что возвращаются в Фоссано. Немедленно.
Я стиснул кулаки и задержал дыхание. У лорда Рейнфельса двенадцать тысяч кнехтов, из них пятьсот арбалетчиков в тяжелом вооружении. Очень боеспособное войско, недаром Барбаросса держал его на границе с Армландией.
– А что с Альваром?
– Сэр Зольмс, – сказал барон, – номинально подчинен лорду Рейнфельсу. Но это не так важно…
– А что?
– Альвар Зольмс молод, – сказал барон, – потому рыцарским идеалам чести и верности следует еще ревностнее. Так что у нас к потерям двенадцати тысяч кнехтов и пятисот арбалетчиков… пусть даже их теперь чуть меньше, прибавляется потеря двух полков элитной конницы.
– Плохо.
– Это еще не самое плохое, – молвил барон.
Сердце мое сжалось.
– А что еще хуже?
Он посмотрел мне в глаза строго и испытующе.
– В еще больших сомнениях армландцы. Мы последние пять поколений только и жили мечтой отделиться от Фоссано и зажить без проклятых заболотных королей. Только потому и подняли вас на щит, как гроссграфа! Вы взяли курс на независимость Армландии, мы с вами ее добились. Король Барбаросса фактически признал отделение. А тут вдруг бросаете ее под ноги далекому заокеанскому императору…
Я сказал с тоской:
– Барон, ну хоть вы меня понимаете? Император далеко. Зависимость от него – пустой звук! А Фоссано рядом с Армландией, король Барбаросса крут и не всегда расчетлив. Он мог послать войска усмирять Армландию не ради выгоды, а ради чести и престижа.
Он покачал головой, не сводя с меня пристального взгляда.
– Сэр Ричард, сэр Ричард… Откуда вы? Вокруг вас все живут ради чести и престижа! Рыцарство пришло в это королевство, ведомое святой целью. Это простолюдины думают, как где урвать и чем поживиться. А ваши доводы, уж простите, рассчитаны больше на простолюдинов, чем на людей благородного сословия. Я вас, стыдно сказать, понимаю, но не ждите, что вас поймут и другие рыцари.
Я вздохнул, с силой потер лоб.
– Простите, барон, вы совершенно правы… Просто я побывал в этом проклятом анклаве…
Он насторожился.
– И что там произошло? На самом деле?
– Я принял верное решение, – ответил я сварливо. – Мое маркграфство – легализация наших завоеваний! Пусть в моем владении совсем крохотный клочок земли, но все равно я в Сен-Мари уже не завоеватель, а маркграф королевства!
Дверь распахнулась, слуги начали вносить еду сперва на подносах, потом уже вдвоем на просторных носилках, где красуются, исходя горячим соком и паром, хорошо прожаренные поросята, олени, вепри, горные бараны, ягнята, а также горки коричневых тушек всевозможных птиц и птичек, от огромных, как страусы, до крохотных комочков, размером с лесной орех.
Бобик смотрел счастливыми глазами и едва не потирал лапы. Барон лишь повел глазом, я сказал радушно:
– Барон, выбирайте.
Он отмахнулся.
– То же, что и вы. Или что ваш Бобик.
Я сказал повару, что сопровождал слуг:
– Барону, что и Бобику. Главное – столько же.
У повара, что старался выглядеть деревянным истуканом, по губам скользнула мимолетная улыбка. Слуги под его присмотром начали перегружать на золотые блюда отобранные нами кушанья, остальное унесли, провожаемые тоскливым взглядом Бобика, хотя у него под столом на огромном подносе и поросенок, и пара птиц, и куча мелких поджаренных тушек.