Ричард Длинные Руки – коннетабль

Рыцари затихли, как дети, слушали меня, а когда я бросил взгляд в их сторону, увидел вместо них один сплошной широко раскрытый рот.

Пророчица поднялась во весь рост, выпрямилась, гневно сверкая очами. Впервые вижу женщину, что почти равна мне ростом, хотя тощая, как ветка без листьев.

– Дерзкий, – произнесла она обрекающим голосом, – ты отвергаешь власть судьбы? Хорошо же, ты убедишься, что все в ее власти!

Она быстро убрала в потрепанную сумку из кожи теленка шар, рыцари расступились, и она быстро пошла прочь.

– Э-э, леди, – крикнул я вдогонку, – а что мне было там предназначено?

Она обернулась, лицо полыхает гневом, в глазах яростное пламя.

– Но ты это отверг!

– Эт да, – согласился я. – Но так, из любопытства… Да и вдруг окажусь поблизости. Или кого пошлю вместо себя… У меня много слуг, бездельничают, сволочи… Надо бы какие-то экономические рычаги придумать, но когда?

Она выкрикнула с гневом и оттенком злорадства:

– Нет! Ты служишь другим богам!

Я перекрестился и сказал благочестиво:

– Одному.

– Ну вот и служи, – отрезала она еще злораднее. – Пророчества – не для тебя!

Я вздохнул. Она права, пророчества – для слабаков. А я не слабак… в глазах всех моих рыцарей. В их глазах я несокрушимый орел и лев рыкающий, а что на самом деле я вообще-то трусоватый и вечно неуверенный кролик – это секрет, это мое личное. Человек – это то, кем себя показываешь, а не то, что есть на самом деле. На самом деле все мы – куски дерьма, это если хорошо вдуматься и все-таки признаться, но если будем вести себя достойно, то вся говнистость во временем переплавится в большой и сверкающий алмаз. При определенных условиях.

Сэр Растер, мгновенно меняя мнение, взглянул вслед пророчице.

– Если она проповедует противное Христу, то не повесить ли старую ведьму?

Я вздохнул.

– Надо бы. Но во мне еще жив недодавленный гуманизьм. Пусть идет дальше, будем давить этого противника духовностью и более высокой культурологичностью… хотя, конечно, низкое всегда мощнее.

Сэр Растер спросил озадаченно:

– А как тогда давить?

– Это серьезный вопрос, – согласился я. – Будем давить интеллектом, нравственностью, гуманизмом и одухотворенностью, особо упорствующих истреблять огнем и мечом, но не со злостию и ожесточением, а с христианской кротостью, скорбя о погубленных дьяволом душах. Проще говоря, убил язычника – перекрестись, убил второго – перекрестись. А если их много, убил всех – перекрестись и прочти молитву.

Лицо сэра Растера, да и лица других рыцарей, посветлели, в глазах появился стальной блеск верующих христиан.

Митчелл буркнул:

– А я бы и эту повесил. Она, сволочь, мне такое нага shy;дала…

– И я, – сказал один из рыцарей.

– Если успеть повесить до захода солнца, – вставил один авторитетно, – то предсказание не сбудется.

– Вам хорошо, – сказал я, – вам можно быть бескомпромиссными. А мне, увы, низзя. Я – уже политик, не при женщинах будь сказано.

Митчелл оглянулся с подозрением.

– Здесь женщины? Эта ведьма подслушивает?

– Нет-нет, – успокоил я. – Это у меня такие странные ассоциации. Везде баб вижу, не к добру. Так вот, политик должен иметь чистое сердце, ясный ум и руки по локоть в говне.

Митчелл тут же брезгливо посмотрел на мои руки, даже отодвинулся, ну что за простодушные люди, не понимают иносказаний и аллегорий. Я и так все смягчил, на самом деле политики в этом самом с головы до ног, и ничего – улыбаются с плакатов, процветание обещают, детские утренники посещают.

Другие рыцари тоже смотрели на меня с бледными улыбками, что медленно гасли, как светильники, не получая масла.

Сэр Альбрехт кашлянул, спросил рассудительно:

– А вы уверены, сэр Ричард, что в ее предсказаниях нет ни зерна истины?

Я вздохнул, сказал с неохотой, словно поднимаюсь на высоту, куда можно бы не подниматься, да еще и всех их тащу на веревке:

– Тот, кто верит в приметы, в предсказания, предначертания и прочую лабуду, этот человек – не христианин! Вот так, не христианин. Он даже не сатанист, ибо те тоже знают, что человек свободен и сам определяет свою судьбу…

– А кто? – поинтересовался кто-то из задних рядов.

Голос был озадаченный, я сразу представил себе молодого рыцаря, его с детства усердно учили владеть мечом и копьем, вскакивать на коня в доспехах, драться с утра до вечера, не выказывая усталости… и этим все воспитание ограничилось. Мол, остальное доберет в общении с другими, на службе при дворе знатного сеньора.